Тарзан. Том 5

Вновь и вновь он пытался открыть дверь своей тюрьмы. Но напрасно напрягал он свои мощные мускулы — это было невозможно. Он метался по своей темнице взад и вперед, как зверь, запертый в клетке.

Проходили минуты, минуты складывались в часы, а Тарзан по-прежнему не видел выхода. Издалека до него доносились отзвуки битвы, и теперь Тарзан стал сомневаться в победе Я-дона.

Случайно его взгляд упал на отверстие в потолке, и ему показалось, будто что-то изменилось там. Он подошел поближе и напряг зрение. Да, без сомнения, что-то свисало оттуда, из отверстия. Это была веревка. Тарзан не смог бы с уверенностью сказать, была ли она там и раньше. Вероятно, была, решил он, ведь сверху до него не доносилось ни звука, а в камере было так темно, что он вполне мог ее не заметить.

Тарзан протянул к веревке руку. Он легко мог дотянуться до ее конца. Пленник потянул за веревку, проверяя ее на прочность, потом отпустил, ожидая, что же произойдет. Ничего не изменилось, и Тарзан повторил этот маневр. Он был осторожен, как бывает осторожен дикий зверь в незнакомой ситуации. Вновь и вновь дергал он за веревку, прислушиваясь, не донесется ли сверху какой-нибудь звук. Он был настороже, не желая попасть в новую ловушку. И наконец он повис на веревке, раздвинув пошире ноги, чтобы в случае падения не попасть в яму, которая была прямо под отверстием в потолке.

Медленно и осторожно подтянулся он на руках, все ближе и ближе поднимался он к потолку. Вот уже скоро он сможет выглянуть наружу. Вот он протянул руку и взялся за край отверстия, чтобы подтянуться и пролезть в него, но вдруг веревка захлестнулась вокруг его запястий, и человек-обезьяна повис в воздухе. Его протащили через дыру и выволокли на пол. И тут же в помещении, куда он попал, загорелся свет.

Тарзан увидел над собой страшную маску жреца, глядевшую на него пустыми отверстиями глаз. В руках жрец держал кожаные ремешки. Он обмотал ими его руки от локтей до пальцев и привязал их накрепко к туловищу. За спиной жреца наготове стояли другие, и когда он окончил свое дело, жрецы подхватили связанного по рукам и ногам Тарзана и потащили куда-то. Все произошло так стремительно, так неожиданно, что ни о каком сопротивлении не могло идти и речи.

...Силы Я-дона убывали, а Та-ден так и не появлялся. Воины приходили в отчаяние. И в этот момент на дворцовой стене появились жрецы, волоча связанного Дар-ул-ото.

— Вот он, этот человек, который посмел назвать себя Дар-ул-ото! — торжествуя, закричал Лу-дон, и от восторга голос его сорвался на визг.

При виде Тарзана Обергатц весь посинел от страха. Перед ним стоял человек, лицо которого ему виделось в ночных кошмарах. Множество раз лейтенанту снилось, что Тарзан мстит ему, как отомстил капитану Фрицу Шнайдеру, старшему лейтенанту фон Госсу и многим, многим другим. Он так и не смог окончательно оправиться после того, как рассудок его помутился, и теперь, глядя на величественную фигуру человека-обезьяны, Обергатц трепетал от ужаса. Он даже не замечал, что Тарзан связан и беспомощен. Он стоял и лопотал что-то нечленораздельное, как идиот, и не мог осознать, что сейчас ему Тарзан не страшен. Лу-дон смотрел на бессвязно бормочущего кретина и понимал, что прочие тоже скоро заметят это и догадаются, что этот дрожащий от страха, полубезумный человек — никакой не бог, а если из этих двоих кто и подходит на роль бога, так это — Тарзан. Он подошел к Обергатцу и, тыча его в бок, чтобы привести в чувство, прошептал:

— Ты — Яд-бен-ото! Отрекись от него!

Немец встрепенулся. Глаза его были переполнены ужасом, голова горела, и он взвизгнул:

— Я — Яд-бен-ото!

Тарзан глядел ему прямо в глаза.

— Вы — лейтенант Обергатц из немецких оккупационных войск,— проговорил он на чистом немецком языке.— Вы последний из тех троих, кого я так долго искал, чтобы поквитаться с вами. Теперь Бог свел нас!

Мозги лейтенанта наконец прояснились. Возможно, на него подействовали звуки родной речи. Только сейчас он заметил вопросительные взоры, обращенные на него. Он увидел вооруженных воинов из враждебных лагерей, стоящих по обе стороны стены. Взгляды всех этих людей были устремлены на него и Тарзана. Теперь только до него стало доходить, что нерешительность в эту минуту означает для него смерть, конец. И он закричал громким голосом, каким обычно отдавал команды, совсем не похожим на лопотание перепуганного идиота.

— Я — Яд-бен-ото! — рявкнул он.— Это существо не мой сын! Он умрет на алтаре от руки бога, которого он посмел оскорбить. Это будет уроком всем богохульникам, называвшим его сыном бога. Уберите его с моих глаз долой! Когда солнце будет в зените, пусть люди соберутся во дворе храма. Они увидят гнев божественной руки! — и он протянул руку, показывая ладонь.

Жрецы, притащившие сюда Тарзана, поволокли его назад, а немец снова обратился к осаждавшим ворота воинам.

— Бросайте оружие, воины Я-дона! — заорал он.— Иначе я поражу вас молниями. Те, кто сделает так, как я велю, получат прощение. Бросайте оружие!