Тарзан. Том 6

Мушимо с рычанием бросил негру кусок мяса, опустился на корточки и вонзил в свою порцию крепкие белые зубы. Следовало бы как-то приготовить мясо, но этот бог джунглей, видимо, проживал в те давние времена, когда люди еще не знали огня.

Орандо растерялся. Вообще-то он предпочитал жареное мясо, но не хотел ударить лицом в грязь перед мушимо. Поколебавшись, он решил подсесть к мушимо, чтобы не есть в одиночку. Лесной бог, рвущий мясо зубами, покосился на Орандо, и вдруг глаза мушимо вспыхнули диким огнем, а из его горла вырвалось глухое рычание-предостережение.

Орандо не раз наблюдал, как расправляются с добычей львы, и опешил от обнаруженного сходства.

Чернокожий отошел подальше и устроился на безопасном расстоянии.

Так они и завершили свою трапезу — в тишине, изредка прерываемой рычанием белого мушимо.

IV. КОЛДУН СОБИТО

Возле обветшалой, видавшей виды палатки сидели двое белых. За неимением шезлонгов они расположились прямо на земле. Их одежда, насколько это вообще возможно, была еще более ветхая, чем палатка. Чуть поодаль вокруг костра расселись пятеро негров. Шестой чернокожий суетился возле палатки, готовя для белых еду на небольшом костерке.

— Мне все это осточертело, — сердито бросил белый постарше.

— Тогда почему ты здесь торчишь? — поинтересовался его собеседник, молодой человек лет двадцати двух.

Тот дернул плечом.

— Куда мне податься? Дома, в Америке, я для всех жалкий босяк, а здесь мне нравится потому, что, по крайней мере, меня если не уважают, то хотя бы слушаются. Иногда я даже ощущаю, будто принадлежу к высшему обществу. А там я был бы мальчиком на побегушках. Ну а ты? С какой стати ты торчишь в этой паршивой, богом забытой стране, где если не лихорадка с ног свалит, так укусы ядовитых насекомых. Ты молод, у тебя все впереди, весь мир у твоих ног! Можешь выбирать любую дорогу.

— Ну ты даешь! — воскликнул тот, что помоложе. — Рассуждаешь так, будто тебе лет сто, не меньше. Я же помню, ты сам назвал мне свой возраст, когда мы познакомились. Тебе еще и тридцати нет.

— Тридцать, — задумчиво проговорил второй. — Мужчине полагается сделать карьеру задолго до тридцати. Я знаю ребят, которые добились успеха и отошли от дел, когда им еще не стукнуло тридцать. Вот мой отец, например…

Говоривший вдруг осекся. Собеседник не стал настаивать на продолжении душевных излияний.

— Думаю, в Штатах мы оба оказались бы в босяках, — проговорил он со смехом.

— Ты-то им никогда не будешь, — возразил старший.

Вдруг он расхохотался.

— Ты чего?

— Так, вспомнил, как мы познакомились около года тому назад. Ты пытался внушить мне, будто ты головорез из трущоб. И у тебя неплохо получалось, когда ты вспоминал, кого изображаешь, Малыш.

Малыш усмехнулся.

— Это была чертовская нагрузка для моих актерских способностей, — признался он. — А знаешь, Старик, тебе тоже не слишком часто удается водить других за нос. Послушать тебя, так ты родился в джунглях и тебя воспитали обезьяны. Но я тебя вмиг раскусил. Тогда я сказал себе: "Малыш, здесь пахнет университетом — либо Йельским, либо Принстонским".

— Однако ты не стал задавать лишних вопросов. Как раз это мне и понравилось в тебе.

— Ты тоже в душу не лезешь. Наверное, поэтому мы и подружились. А тех, кто лезет с расспросами, я бы брал за руку, ласково, но крепко, отводил за сарай и пристреливал. Тогда мир стал бы намного лучше.

— Все так, Малыш, однако растолкуй мне вот что: как это можно быть приятелями в течение целого года, как мы с тобой, и ни черта не знать друг о друге, словно между нами нет доверия.

— Я-то доверяю, однако есть вещи, о которых другим не расскажешь, — ответил Малыш.

— Знаю, — подтвердил Старик. — До сих пор мы избегали говорить о причине, по которой каждый из нас оказался здесь, не так ли? Что до меня, то причиной тому — женщина, потому я их и ненавижу. Мне вполне хватает для удовлетворения мужских потребностей этих туземных "цариц Савских", хоть они и не услаждают обоняния.

— Здоровые дети природы, не обремененные интеллектом и со вшами в волосах, — подхватил Малыш. — Мне достаточно один раз взглянуть на них, не говоря уж об аромате, как я готов уже влюбиться в первую встречную белую женщину.

— Мне это не грозит, — произнес Старик. — Для меня все белые женщины одинаково омерзительны. Не приведи господь, пока я жив, встретиться хоть с одной из них.

— Ого-оо! — с усмешкой протянул Малыш. — Держу пари, что ты втюришься в первую же встречную юбку, было бы только на что держать пари!

— Ты бы лучше подумал о том, что скоро нам будет нечего есть, да и стряпать для нас тоже будет некому, если нам не повезет, — сказал Старик. — Похоже, что все слоны как сквозь землю провалились.

— Старый Боболо клянется, что они здесь водятся, хотя, мне кажется, он просто врет.

— С некоторых пор мне тоже стало так казаться, — признался Старик.

Малыш свернул сигарету.

— Он спит и видит, как бы избавиться от нас, вернее, от тебя.

— С чего ты взял?

— Ему не по душе, что его прелестная дочка липнет к тебе, как к меду. Умеешь ты вскружить голову женщине, Старик.