Гато-Мгунгу, восседавший на стуле перед хижиной в окружении толпы вассалов, встретил белого небрежным кивком. Ни ответной улыбки, ни радушного слова в ответ на дружеское приветствие Старика не последовало. Ситуация складывалась явно не в пользу гостя.
— Чего тебе? — спросил Гато-Мгунгу. Улыбка сползла с лица белого. Он почувствовал, что настал момент брать быка за рога.
— Я пришел за белой девушкой, — сказал он твердо. У Гато-Мгунгу забегали глаза.
— За какой девушкой?
— Не юли, — оборвал его Старик. — Она здесь. Я два дня иду по следу. Ее похитили из моего лагеря. Верни девушку, и я уйду к своим, которые дожидаются меня в лесу.
— Нет здесь никакой белой девушки, — прорычал Гато-Мгунгу. — И вообще белые мне не указ. Я сам вождь! И приказы здесь отдаю я!
— И все-таки ты подчинишься, — ответил белый, — или я сделаю так, что твою деревню просто сотрут с лица земли.
Гато-Мгунгу скривился в усмешке.
— Да я ж тебя знаю, белый. С тобой еще один белый и полдюжины негров. Ружей у тебя раз два и обчелся. Ты голодранец. Воруешь слоновую кость. Тебе нельзя соваться туда, где есть белые правители. Они упекут тебя за решетку. Хотел взять меня на испуг, но Гато-Мгунгу тебе не по зубам. Отныне ты мой пленник.
— Тоже мне, напугал, — насмешливо протянул Старик. — И что ты со мной сделаешь?
— Убью! — ответил Гато-Мгунгу. Белый рассмеялся.
— Ну нет! Поостережешься. Власти спалят твою деревню, а самого тебя повесят, когда прознают.
— Никто ничего не узнает, — хихикнул вождь. — Убрать его. И глядите, чтобы не сбежал.
Старик быстрым взглядом обвел злобные лица подступивших туземцев и среди них узнал Боболо, вождя, с которым его связывали дружеские отношения.
В белого вцепились двое и потащили прочь.
— Стойте! — крикнул, вырываясь, Старик. — Дайте поговорить с Боболо. Может, хоть у него хватит ума, чтобы прекратить этот маразм.
— Убрать! — гаркнул Гато-Мгунгу.
Воины подхватили Старика и поволокли прочь, между тем как Боболо и пальцем не шевельнул, чтобы заступиться за него. У белого отобрали оружие, а затем его швырнули в убогую, неописуемо грязную хижину, где накрепко связали и оставили под присмотром часового, который устроился на земле снаружи. При обыске однако стражники проглядели перочинный нож, хранившийся у белого в кармане.
Несладко пришлось Старику.
Веревки больно врезались в тело. Грязный пол хижины, жесткий и неровный, буквально кишел насекомыми-паразитами, и к тому же источал жуткое зловоние. Физические муки дополнялись сознанием собственного бессилия. Старик уже засомневался в разумности своего донкихотства и ругал себя за то, что не послушался чернокожих спутников.
Но затем думы о девушке и ее бедственном положении, если она еще жива, укрепили его в мысли, что, пусть даже он ничего не сумеет сделать, иначе он просто поступить не мог.
Перед ним отчетливо вставал образ девушки, какой он видел ее в последний раз — лицо, фигура, от которых захватывало дух, и Старик вдруг понял, что если предоставится случай бежать, он согласится и на большие опасности, лишь бы только спасти ее.
Старик продолжал размышлять о девушке, когда услыхал, как к часовому кто-то обратился, и секундой позже в хижине выросла человеческая фигура. В ночном мраке, который смягчался лишь кострами, рассеянными по деревне, да факелами перед хижиной вождя, лицо посетителя оставалось неразличимым. Старик было решил, что явился палач, чтобы нанести смертельный удар, однако с первых же слов узнал в явившемся Боболо.
— Может, смогу тебе помочь, — сказал визитер. — Хочешь отсюда выбраться?
— Спрашиваешь! Не иначе как старый Мгунгу спятил, чем еще объяснить его дурацкую выходку?
— Он ненавидит белых, а я им друг. Я тебе помогу.
— Спасибо, Боболо! — воскликнул Старик. — Ты не пожалеешь.
— Даром такие дела не делаются, — намекнул Боболо.
— Назови свою цену.
— Это не моя цена, а то, что я должен буду передать другим, — поспешил заверить негр.
— Ладно. Сколько?
— Десять бивней. Белый присвистнул.
— Может, еще и паровую яхту и «Роллс-Ройс» впридачу?
— Не откажусь, — согласился Боболо, хотя и не знал, о чем идет речь.
— Ну так тебе их не видать, как и бивней, — дороговато.
Боболо пожал плечами.
— Тебе лучше знать, сколько стоит твоя жизнь, белый.
Он поднялся и направился к выходу.
— Постой! — остановил его Старик. — Ты же понимаешь, как трудно стало со слоновой костью.
— Мне следовало бы запросить не десять, а сто бивней, но ты мой друг, и потому я говорю — десять.
— Вызволи меня отсюда, и ты получишь свои бивни, как только добуду их.
Боболо покачал головой.
— Сначала бивни. Пошли весточку своему другу, чтобы он прислал бивни, и тогда будешь на свободе.
— Но как с ним связаться? Здесь у меня нет своих.
— Я пошлю гонца.
— Ладно, старый пройдоха, — согласился Старик. — Развяжи мне руки, и я черкну записку.
— Э, нет. Почем я знаю, что ты накарябаешь на своей бумажке? Может, такое, от чего Боболо станет худо.