Таш любит Толстого

И правда, мы выходим к большой закругленной известняковой плите с надписью:

«Доминик Ян Зеленка

7 февраля 1942 — 2 октября 2008

Ирма Мари Зеленка

23 сентября 1945 — 2 октября 2008

Любимые родители, дедушка и бабушка.

Мы будем помнить».

— Эй, вы двое, — шепчу я, опустившись на корточки. Я подбираю увядшие розы, снимаю обертку с букета подсолнухов и кладу его на могилу.

Клавдия садится по-турецки рядом со мной. Она срывает упаковку со своих цветов и кладет их к моим. Потом мы сидим рядом, и я слышу, как Клавдия тихо всхлипывает.

Мне не грустно, но я погружаюсь в свои мысли. Я думаю о словах сестры, что родители пытаются создать семью побольше. Да, беременность могла быть случайной, но ребенок? Кто и что из него вырастет? Наверно, что-то в этом есть. Быть может, нашей семье — часть которой умерла, другая часть осталась в соседнем полушарии, а третья вот-вот уедет из дома — быть может, ей правда нужно пополнение. Ребенок перевернет всю нашу жизнь с ног на голову. Но, может быть, в каком-то смысле он принесет нам покой.

Должно быть, Клавдия думает о том же, потому что произносит:

— Жаль, что бабушка не знает о ребенке. Она бы сказала, что это чужасно.

По кладбищу пролетает порыв промозглого ветра и треплет наши волосы. Я завороженно гляжу в освещенное луной лицо Клавдии. Она выглядит такой мрачной и жестокой. Она похожа на ведьму. Но не на страшную каргу с бородавками. Она юна, изящна, красива и одинока, как Салемские ведьмы. Я никогда не скажу ей об этом, Клавдия просто не поймет. Но мне кажется, что, если бы она сейчас прочла заклинание, оно бы сработало.

Я так долго смотрю на Клавдию, что у меня начинают болеть глаза. Затем двигаюсь поближе к ней и кладу голову ей на плечо. Мы сидим и до рассвета пьем колу. Мои веки тяжелеют от недосыпа, под них как будто песку насыпали, но я все равно раскрываю глаза пошире, впуская в них нежно-розовый свет зари, такой неожиданный на фоне могильных плит, кипарисов и одинокого склепа.

20

Настало утро нашей поездки в Нэшвилл. Мы стоим рядом с моим домом, вокруг «Форда-Эксплорера» Брукса, и ждем Тони. Он опаздывает уже на двадцать минут.

— Поехали без него! — предлагает Серена; она все еще косо смотрит на Тони после той истории с пирожным в зубах. — Если он не ценит наше время, зачем нам ценить его?

Я качаю головой:

— Вообще-то, без него мы бы никуда не поехали, так что давайте подождем еще минут десять.

— Кто-нибудь ему дозвонился? Он хоть встал уже? — Брукс сидит за рулем, свесив ноги в открытую дверь. Он курит сигарету, и я очень надеюсь, что родители этого не видят. Как-то эта идиллическая картина не слишком соответствует лапше, которой я навешала им на уши.

— Я ему написала, — бормочет Джек. — Сейчас придет.

Я кидаю на нее удивленный взгляд, но он пропадает втуне. Пытаться обсуждать с ней Тони бесполезно. Слишком запущенный случай, под силу каким-нибудь гениальным хирургам или отмороженным искателям адреналина, но никак не мне.

Пол трогает меня за локоть и шепчет:

— Что происходит?

Я прячу голову в плечи: мол, сама без понятия. Потом замечаю надпись на его футболке и хихикаю. Там серебряным по черному красуется: Pure Heroine.

— Чего? — спрашивает Пол. — Что тебя так насмешило?

— Тебе нравится Lorde, но не нравятся Chvrches? Как такое вообще возможно?

Пол радостно кивает, как будто я спросила у него определение слова, которое он выучил с утра:

— Да легко. Мне нравится только мейнстрим.

— Но Chvrches тоже тот еще мейнстрим! — возражаю я.

— Не-а, мейнстрим — это то, что знают даже твои родители.

— Ты в словаре смотрел?

Ответ Пола тонет в реве мотоцикла. Визжа покрышками, Тони тормозит у самого «форда». Он снимает шлем, и, клянусь, я слышу, как Джек шепчет себе под нос: «Засранец».

— Эгей! — кричит Тони, вразвалочку — да, реально вразвалочку — направляясь в нашу сторону с широкой улыбкой и распростертыми объятиями, будто он какой-нибудь Мессия — вот-вот запоет Day by day.

Кажется, пора завязывать общаться с актерами.

— Где ты пропадал, засранец? — вопрошает Брукс. — Солнце в зените!

— Не настолько уж я и опоздал, — отвечает Тони, сияя улыбкой.

Серена, похоже, собирается пнуть его по самому чувствительному месту.

— Мы все собрались, — напоминаю я. — Пора загружаться.

Все с радостью повинуются. Брукс поворачивается лицом к рулю, а Серена садится рядом с ним. Мы с Джек и Полом занимаем средний ряд, так что места сзади остаются Тони и Джею. Мы не специально, но до меня быстро доходит, и я внимательно смотрю, как они забираются в машину. Джей молчал все утро, но я списала все на то, что он просто сова. Сейчас на его лице написана не усталость, а скорее какая-то неловкость. Или даже легкое раздражение. Он садится у окна, надевает наушники и исчезает в мире звуков, где-то за пять тысяч миль отсюда. У Тони тоже смущенный вид, и это не плод моего воображения, потому что Пол спрашивает:

— Эй, все в порядке? Тебя укачивает, что ли?

— Что? Не-не, все отлично!

Тревогу сдувает с его лица, как бумажную маску. Сын Божий снова среди нас.