Татарский отпрыск

— Это ты, верно, баешь, что баба не указ мужу и не советчица, а только все же без твоего родительского благословения дочке замуж идти не можно, так ты благослови ее, да и приданое шить начинайте. Свадьба скоро.

— Как! — вскрикнула матушка, — нешто сваты приезжали?

— Нет!

— Так как же? Да и смотрин не было, ни сговору, а ты говоришь, что свадьба скоро.

— Какой же еще сговор да смотрины, когда у меня уже все с боярином Темкиным улажено да уговорено? У него сын на возрасте, у меня дочь, мы и порешили поженить их, сговорились обо всем и свадьбы день назначили… Так-то! Шейте приданое, и дело с концом!

На том разговор и кончился.

Проплакала я всю ночь напролет, а на другой день приданое стали шить.

Присылал ли молодец тот сватов, так и не знаю, но, должно, присылал, да отказ получил, так как я уж просватана была. Думаю, что было так, потому что перед окном он моим уж не стаивал, как прежде. Увидела же я его последний раз, когда меня с батюшкой твоим венчали. Он в народе стоял. Бледный, в лице ни кровинки, и на меня смотрел так тоскливо-тоскливо.

Потужила я, погоревала о моем молодце, а опосля забыла, и вот уж с батюшкой твоим который год живу, славу Богу…

И диковинно то, что, как мы с отцом твоим под венцом стояли, мы совсем друг с дружкой знакомы не были: он меня видел в первый раз, и я его тоже… А вот теперь свыклись! Так-то вот она, доля наша женская, — вздрогнув, проговорила Анастасия Федоровна.

Марья Васильевна молчала, все еще находясь под впечатлением рассказа матери.

— Вот и ты так же, родная, — не иди наперекор отцу. Захочет тебя выдать за кого, иди, слова не молви: стерпится — слюбится, — сказала мать.

— Нет! — встрепенулась девушка, — по мне, лучше в гроб, чем за немилого.

— Коли так, я тебе вот какой совет дам. Ежели вернется Андрей Михайлович да зашлет сватов, отец, знаю я его, со стыдом их выгонит. А ты сделай вот как: выжди время, когда отец будет весел да ласков с тобою, кинься ему в ноги и поведай, что замуж хочешь идти за князя. Авось его сердце смягчится, — говорила мать, встав с постели, на которой сидела, и собираясь уходить.

— Попробую, родимая! — ответила тихо Марья Васильевна.

— Ну, спи с Богом, и мне лечь пора! — сказала Анастасия Фёдоровна и вышла из комнаты.

III. Разбитые мечты

Всю ночь напролет не забылась сном Марья Васильевна. Наутро поднялась бледная, куда и румянец былой делся, глаза заплаканы.

Села за пяльца — шелка путает, не идет работа на ум, дело из рук валится. Так и бросила. Смутно на душе у нее. Ходит она с угла на угол по светлице своей да думушки думает невеселые. А подумать есть о чем! Теперь уж не только тоска снедает о друге далеком, а есть еще и другая работа. Если, Бог даст, вернется Андрей Михайлович, зашлет сватов, а батюшка их прогонит, что тогда? Беда! Лучше бы и на свет не родиться. «Но, может, батюшка смилуется, не ворог, же он дочке своей родимой», — думает Марья Васильевна, стараясь утешить себя хоть кое-какой надеждой. «Нет!» — тотчас же разбивает она сама свою надежду, — «нет!» не таковский нрав у батюшки! Кремень человек! Хоть умирай, а он честью своей не поступится! Если, как матушка говорит, ниже себя он считает Андрея Михайловича, то не примет его сватовства… Как же быть? Ведь так нельзя? Ведь этак с тоски высохнешь, ума лишишься, об одном все думаючи? Надо так будет сделать, как матушка сказывала, броситься к его ногам, да молить слезно. Авось смилуется… Одно осталось!

Так и порешила Марья Васильевна, что будет она молить отца, чтоб сжалился над нею и замуж за Андрея Михайловича позволил идти. С этих пор стала она случая ждать, когда отец будет повеселее да к ней поласковее, тогда и сказать.

Прошло не более месяца со дня прощания боярышни с Андреем Михайловичем, как случай поговорить с отцом в добрую минуту настал совершенно неожиданно для Марьи Васильевны.

Вот как это произошло.

Однажды весел и доволен, возвратился от царя Ивана Васильевича отец Марьи Васильевны, «введенный» боярин Василий Иванович Темкин. Царь особенно в этот день ласков был с ним, и радуется боярин царской ласке, и хочется ему, чтобы и все кругом его были, как он, довольны и веселы. Сидит он, пообедав, прихлебывает квас душистый из кубка дедовского, на домашних зорким оком поглядывает да с женой, Анастасией Федоровной, шуткой веселой изредка перекидывается. А Анастасия Федоровна довольна и весела не меньше мужа своего: рада она, что он в духе, потому — крут был боярин, как осерчает… Избави Бог! Тогда и слова не молви… Сидит, бывало, насупив серые, косматые брови, бороду свою, проседью, будто снегом, подернутую, рукою поглаживает, да на всех исподлобья, словно волк, глазами сверкает. Крестятся тогда все его чада и домочадцы:

— Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его! Пронеси бурю злую! — в страхе молятся они.