Татьянин день. Иван Шувалов

Везли их зимою, срочным порядком, на множестве саней — со всем домашним скарбом и принадлежностями для сцены. Ярославские комедианты, оказывается, ставили свои спектакли в костюмах, среди ими же написанных внушительных декораций, сначала в огромном амбаре, где приходило их смотреть до тысячи человек, потом в специально построенном для зрелищ помещении.

Главному их закопёрщику было всего двадцать лет. И был он, Фёдор Волков, вместе со своими братьями Григорием и Гаврилою, наследником серных и купоросных заводов. Но так уж произошло: побывал ещё отроком в Москве на представлении итальянских комедиантов и заболел желанием и самому податься в актёры.

Заводы, поскольку братья ими не занимались, у них вскоре отсудила родня. Но они, комедианты, и в ус не дули, чтобы уцепиться за наследство. Они и во сне видели себя актёрами, несущими со сцены радость людям.

Под охраною офицеров и солдатской команды ярославцев доставили в Царское Село, где тогда пребывала Елизавета Петровна. И она повелела им сыграть, что они захотят сами.

Поставили «Хорева», на коий приехал и сам автор Сумароков, сопровождавший по службе, как старший адъютант, фельдмаршала графа Разумовского. Однако то, чем без ума восхищались смотрельщики в Ярославле, при дворе не произвело ожидаемого впечатления.

   — Игра актёров слишком природная, без школы, — вынес свой приговор Александр Петрович.

Елизавета Петровна с Сумароковым согласилась как бы наполовину:

   — Да, действо выглядит весьма ходульно. Однако подкупает именно сия природная страсть к комедиантству. С ними бы позаниматься чуток, научить, как надо вести себя на сцене.

   — А как, позволю спросить ваше величество? — несколько свысока заявил первый русский Расин. — Мне, кроме обязанностей по службе в канцелярии лейб-кампании, едва есть время и возможности управляться с актёрами из кадет.

   — А что, ежели и самых способных ярославцев определить в Шляхетский Кадетский корпус? — предложил Иван Шувалов.

   — Это же как — купеческих сынов вместе с теми, кто составляет самое главное наше сословие? — даже с некоторою обидою произнёс Сумароков. — Может быть, вы, ваше превосходительство, вмените им в обычай быть при шпагах?

   — Шпаги можно пока отставить, — улыбнулся Иван Иванович. — А вот языкам — французскому и немецкому, рисованию, скажем, риторике да манерам обучить их должно. А сверх занятий в классах пущай ещё и репетируют, как другие актёры-кадеты.

   — Чем не дельный совет? — произнесла императрица.

А вскоре появился указ её величества, коим она, государыня, «соизволила взятых из Ярославля актёров — заводчика Фёдора Волкова, пищиков Ивана Дмитревского, Алексея Попова — определить для обучения в кадетский корпус, а жалование на содержание их производить в год Фёдору Волкову по сто рублёв...»

Но тут уж и Сумароков, присмотревшись к ярославцам, настоял, чтобы малороссиянин канцелярист Яков Шуйский, а также младший Волков — Григорий — тоже остались в корпусе.

Не узнали себя ярославские юнцы. На каждом из них — камзолы и короткие штаны из сукна, в обтяжку. Вороты белых рубашек стягивают чёрные галстуки-банты, на ногах гарусные чулки и тупоносые башмаки с томпаковыми пряжками.

Науки в корпусе оказались такими: немецкое и латинское письмо, немецкий и французский языки, география и история на немецком языке, геометрия и арифметика, рисование, танцы, музыка, фехтование. Правда, всему учиться необязательно: «кто к какой науке охоту обязывать будет».

И ещё: ярославцев и певчих из придворного хора, спавших с голоса и также зачисленных в корпус для актёрства, стали тож «обучать для представления тражедий».

Капитан-поручик Пётр Мелисино вместе с офицерами Остервальдом и Свистуновым стали готовить с юными комедиантами «Синава и Трувора». Из певчих вышел толк только из Евстафия Григорьева да Петра Власьева. С ними Иван Дмитревский и Алексей Попов приготовили трагедию за неделю, к Святкам.

Фёдор Волков ещё с детства по-немецки говорил хорошо, знал и латынь. Теперь налегал на французский. В корпусе не учили итальянскому, но он, посещая театр, хорошо на нём изъяснялся и понимал всё, что ставилось итальянцами на сцене. В корпусе открылись и другие его таланты. Он прекрасно рисовал, резал по дереву, ваял. Танцевал Менуэты, польские танцы. Играл на клавикордах и пел итальянские арии из опер. И фехтовал, отлично владея телом.

Была у него и ещё одна страсть — к книгам. Обещанное жалованье не торопились выдавать исправно. А почти каждая книга — рубль. Чтобы их обрести, закладывал вещи, вплоть до суконного плаща и лисьей епанчи.

Суровый воинский распорядок не тяготил Фёдора. Напротив, помогал употреблять на пользу каждый час и каждую минуту. После завтрака у кадетов — военные экзерциции, у них — сценическое искусство. После обеда у всех — классы. Но у актёров ещё три раза в неделю посещение немецкого театра.