Таврия

Хутор Кураевый возник и разросся в степи возле нескольких землянок, в которых издавна зимовали со своими семьями чабаны. Теперь землянки были почти незаметны за кошарами, воловней и другими хозяйственными постройками. Воловщики, кузнецы, доярки — все, кто постоянно работал на хуторе, — получали место в низком с покоробленными стенами бараке, всех же прибывших на сезон не мог вместить никакой барак. Для сезонников заранее обносилась отрадой небольшая площадка, примыкавшая к кошарам, сваливалась туда арба курая или соломы — и гнездитесь…

Сюда после распределения попали криничане и кое-кто из орловских ребят (большинство орловцев, в том числе и Мокеич, были назначены еще дальше — на Джембек-сарай). Загородка и солома под открытым небом — это было все, что мог предложить сезонникам Гаркуша, приведя их в табор.

— Под открытым небом? — увидев ограду, воскликнула Ганна Лавренко так, словно всю жизнь спала в обитых бархатом спальнях.

— А что же, — засмеялся Гаркуша. — В компании да вповалку, чтоб к осени с приплодом были!

Ганна уставилась на него своими прекрасными большими глазами:

— А если дождь?

— Ха, дождь!.. Наловим рыбы — будет борщ!..

Так началась их жизнь в таборе Кураевом, который в конторских книгах значился фермой Кураевой. Аскания отсюда была чуть видна — стояла далеко в степи, как синяя туча, высунувшаяся краем из-за горизонта и застывшая на все лето в неподвижности. Фантастическим, несбывшимся сном промелькнула она перед сезонниками, со своей могучей зеленью, с крылечками и палисадниками, со светлыми прудами и журавлями-красавцами на окраине парков… Все это предназначалось кому-то другому, прежде всего той рыжей ведьме с бураковым лицом и отвислым подбородком, которая, щурясь, осматривала их из-под своей панамы. Им же, сезонным невольникам и невольницам, надлежало прожить лето в далеком полевом таборе, не защищенном ни одним деревцом, открытом всем ветрам. В одну сторону от табора тянулись поля, в другую — лежала гладкая, как море, испокон веков не паханная степь, тысячи десятин сенокосных угодий… И то и другое принадлежало Фальцфейнам. Хлеба в этом году выдались слабосильные, зато травы, успев вымахнуть на зимней влаге, накатывались теперь из степи на табор тяжелыми, пенистыми валами.

С первых дней сезонники попали на сенокос. Ежегодно у Фальцфейнов заготовляли сотни скирд сена, чтоб хватило для нужд собственных экономий, а также на продажу. Самое лучшее степное сено, сухое и зеленое, как чай; прессовалось в таборах в тюки и в таком виде отправлялось на Каховскую пристань.

Но перед этим его нужно было накосить, сгрести, сложить чьими-то руками…

…До восхода солнца поднял Гаркуша людей на сенокос. Похаживал в загородке, весело пощелкивал сезонниц по пяткам:

— Ну-ка, хватит отлеживаться! Поднимайся, которая хочет заработать к осени на чепец!

Косарям приказчик пообещал выдать вечером по чарке, если не будут лениться.

Вскоре у кладовых зазвенела батрацкая сталь: косари подбирали себе косы, пробовали бруски. Девушки разбирали вилы и грабли.

Выведя людей за табор, приказчик поставил косарей лицом в степь и торжественно снял картуз:

— Помогай бог!

У девушек пока не было работы, они разбрелись, искали цветы в траве.

— А нам же как? — крикнула приказчику Олена Перепетая, когда Прокошка-орловец первый, богатырски развернувшись, со свистом углубился в травостой. — Ждать, пока накосят?

— О, какая усердная, — усмехнувшись, повернулся к ней Гаркуша. — Видать, не ленивой матери дочка!.. Сейчас найду и вам работу, девчата… Оставьте пока свои инструменты здесь, а сами давайте за мной!

Собрав девушек, Гаркуша загадочно улыбнулся и повел их по траве дальше в степь.

— Куда вы нас ведете? — удивленно спросила Ганна Лавренко. — Вперед косарей заворачиваете. Хотите, верно, чтоб ноги нам порезали?

— Отсюда начнем, — остановился, наконец, приказчик. — Растягивайтесь, девчата, в одну линию… Будете идти перед косарями и… птицу сгонять, чтоб не порезали. Раздвигайте руками траву, смотрите, может, где гнездо… Если гнездо — сразу подавай знак косарю, чтоб обошел…

— Жаворонков пасти, — засмеялась Вустя Яресько. — Такая работа нам по душе. Может, так все лето здесь пробудем…

— А вы думали как? У нас хозяйство культурное, заповедное, не то, что там, на Джарилгаче… Есть у нас, девчата, недалеко коса Джарилгачская, птица тучами на ней садится, гнездо к гнезду… Так — верите? — едут и пудами оттуда яйца нагребают… свиньям своим на корм!

— Кто едет?

— Да кто же… всё хуторяне, — буркнул Гаркуша, промолчав, однако, что набеги на Джарилгач и на Чурюк чаще всего устраивают как раз его братья с отцовского хутора. — А у нас насчет этого строго… Фридрих Эдуардович из самой Швейцарии телеграмму прислал: смотрите, мол, во время сенокоса за гнездами… Так-то… Каждая птичка под охраной, каждую насекомую жалеем… Ну, айда, девчата, вон косари уже приближаются…