Те дни и ночи, те рассветы...

Аресты, тюрьмы, ссылки… Когда просматриваешь жизнь Ленина день за днем, поражаешься тому, как много он, гонимый и преследуемый царизмом, даже в сложнейших обстоятельствах успевал делать для революции. В сибирском селе Шушенском Владимир Ильич прожил три года. Но как прожил!

Крестьянин, с которым он там познакомился, в самом начале сокрушенно сказал ссыльному: «Нет места глуше Шуши. За Шушей — Саяны, за Саянами — край света». Ульянов спорить не стал. Дорога сюда действительно была одной из наиболее длинных его дорог, но не на этом была сейчас сосредоточена мысль Ильича. Он посмотрел на собеседника пристально и ответил так: «Когда-нибудь мы с вами преобразим этот край».

Крестьянин мрачно покачал головой. Ильич повторил: «Преобразим, смею уверить вас. Есть у меня такая мечта». И, не теряя ни одного дня, как бы желая ускорить осуществление своей мечты, развил кипучую деятельность. За какими только занятиями его не видели! Он копал грядки, сажал деревья, пилил и колол дрова, косил траву, пешком ходил по окрестным деревням, встречался с людьми и каждого непременно выслушивал, каждому старался хоть чем-то помочь, что-то посоветовать. А ночи напролет писал, писал и писал. За три года из-под его пера вышло около тридцати работ, в том числе одна из самых знаменитых — «Задачи русских социал-демократов». Рукопись ее была нелегально переправлена с одного края света на другой — в Швейцарию, там издана на русском языке и вернулась в Россию уже брошюрой, зовущей на борьбу за свободу и счастье.

Так было всегда, с самого начала. Какие бы гонения ни обрушивались на Ленина, они только еще больше закаляли его для новых боев. Первый раз арестовали Ульянова, когда он был еще студентом Казанского университета. Володе в ту пору едва исполнилось семнадцать лет, а выглядел он еще более юным.

Время было суровое. То из одного, то из другого конца России приходили тревожные вести о народных волнениях и о расправах с непокорными. Недавно за покушение на царя был повешен старший брат Владимира — Александр.

Царское правительство делало отчаянные попытки подавить революционное движение. Ни днем, ни ночью не знали покоя министры, начиная с Толстого, кончая Деляновым.

Теперь, десятилетия спустя, кто-нибудь может удивиться: ну, с Толстым все ясно — он был министром внутренних дел, ему сам бог повелевал вести расправу со «смутьянами». А Делянов-то? При чем тут сугубо цивильный Делянов? Он был министром народного просвещения, а «каша» часто заваривалась в его епархии — в стенах университетов, среди наиболее сознательной молодежи, решительно вставшей на защиту народных прав.

Чего только не придумывали царские слуги, чтобы застращать студентов! Был выпущен даже специальный университетский устав, составленный из таких слов, как «воспрещено», «не дозволено». Строжайше возбраняется то, категорически недопустимо это… И уж конечно же безоговорочно были объявлены противу закону всякие сходки, собрания, какие бы то ни было союзы, общества, землячества. Из библиотек, и в первую очередь, разумеется, из студенческих, в спешном порядке изымалось все, что могло, по их мнению, посеять смуту.

Это только еще больше возмущало молодежь. Несмотря на непрерывную слежку, постоянные запугивания, студенты продолжали то тут, то там собираться на митинги, организовывали демонстрации. С одной из таких демонстраций на площади у Казанского собора в Петербурге жестоко расправились, но и это не помогло.

Силы сопротивления царизму росли с каждым днем.

По всей стране прокатилась весть о том, что в «Крестах» покончила жизнь самоубийством студентка, подвергшаяся унижениям со стороны жандармов. Поднялась новая волна протестов. Агенты охранки шныряли по заводам, по учебным заведениям, отыскивая зачинщиков, запугивая остальных.

Ходили слухи о том, что уже давно составлены и пересоставлены списки «крамольных элементов», что вот-вот начнутся массовые расправы. Слухи скоро стали подтверждаться.

В ночь с 4 на 5 декабря 1887 года была схвачена группа студентов Казанского университета. В их числе — Владимир Ульянов. Он в жандармском списке стоял одним из первых. «За участие в сходке!» — буркнул ему полицейский при аресте. Впрочем, сходка действительно состоялась, никто из ее участников этого и не отрицал. Что касается Ульянова, то ему предъявили обвинение еще и в том, что он вошел в симбирское землячество, — словом, дважды нарушил устав, преступил закон.

Так Ульянов и его друзья по университету попали за тюремную решетку. Сперва сидели по одиночкам и ничего не знали друг о друге, потом в одну из ночей все неожиданно очутились в общей камере, и приунывшие было парни воспрянули духом.

— Нас, оказывается, вон сколько, братцы! — воскликнул кто-то из студентов, когда в узкое, как бойница, окно просочился первый утренний свет.

Кто-то начал считать, тихо называя фамилии.

— Не трудись, — на полуслове остановил его прильнувший к решетке Ульянов, — я сосчитал уже. Сто десять. У господ министров слова не расходятся с делом.

Парень был поражен до глубины души:

— Сто десять?.. Ты не ошибся?..