Те, Кто Живут Давно. Сердце Рэдмаунта

Из второй комнаты вышел растрёпанный Джеймс. Слева на щеке крепкий сон оставил отпечаток от наволочки. Он собирался надеть футболку, и Тед успел рассмотреть едва заметные отметины розоватой кожи на местах вчерашних пулевых ранений.

– Доброе утро! Тревор! Какая неожиданность, впрочем, ты как обычно, в своём стиле! Патрик, вкусно пахнет! Я голоден, как зверь! – жизнерадостно улыбался он.

Вчетвером они расселись за круглым столом на кухне. Быстро приговорили десяток яиц с жёлто-оранжевыми желтками, ароматно поджаренных с салом и луком. Съели целый пакет нарезанного хлеба, делая бутерброды со свежим маслом, солоноватым сыром в мелких дырочках, и с нежнейшим домашним паштетом из куриной печёнки. Уже за чаем старший О’Лири обратился к Маккинли.

– Подай из шкафа сахар и шоколад, пожалуйста? Слушай, извини, вчера было не до того, а Тед в аффекте по жизни, и я не спросил, как всё у тебя прошло?

– Неплохо! Практически всё, как я люблю! – улыбнулся оборотень.

Он отдал Теду сладкое, и, перейдя на английский, начал проникновенно декламировать, как из пьесы, пластично двигаясь вокруг стола:

– «Путь праведника труден, ибо препятствуют ему себялюбивые и тирания злых людей. Блажен тот пастырь, кто во имя милосердия и доброты ведет слабых за собой сквозь долину тьмы, ибо именно он и есть тот самый, кто воистину печется о ближних своих», – его голос окреп и стал громче, он направил на О’Лири руку, будто целился из пистолета. – «И совершу великое мщение наказаниями яростными над теми, кто замыслит отравить и повредить братьям моим, и узнаешь ты, что имя моё – Господь, когда мщение моё падёт на тебя!». Бах-бабах-бах! – изобразил он выстрелы.

Рэдмаунт зааплодировал.

– Отсылки это хорошо! – кивнул Тревор, усмехнувшись. – Но, бл*дь, ты цитируешь такой нафталин, Джеймс! Это невыносимо!

– Уважай классику, бро! – погрозил пальцем Маккинли, смеясь.

– Постмодернизм навсегда раскатал катком твой вкус, – заметил ему Патрик.

– Какие у тебя претензии к культурному слою?

– Лично мне всегда были ближе прерафаэлиты.

– Дело пристрастий каждого, – вздохнул Джеймс. – Как насчёт угостить меня покурить? – О’Лири вынул из кармана полпачки сигарилл. – Не, я твои шоколадки не могу употреблять! Спасибо! Слушай, а чего бы ещё поесть? Всё закончилось? Ни еды, ни табака!?

– Да, вообрази себе! – Патрик качнулся на стуле, заложив руки за голову.

– Почему?

– Потому что я собирался провести отпуск на даче с любимой женщиной, которая питается чаем и сыром. И вовсе не планировал кормить трёх левых мужиков! За один завтрак вы сожрали всё, чего нам хватило бы на неделю!

– Мы ведь тебе не чужие, Пат! – укоризненно покачал головой Тревор!

– Тогда катитесь купить провизии! В доме больше ничего нет!

– Давай, я смотаюсь?

Маккинли нашёл ключи от машины и исчез, а светловолосый О’Лири обратился к копу.

– Тед, и как тебе понравился прозрачный особняк на Алтае?

– Откуда ты знаешь, что я оттуда приехал? – вздрогнул детектив.

– Ты забыл, – Тревор указал на себя и брата. – Мы общаемся и обмениваемся впечатлениями. В твою голову влезть сложнее, но я могу попробовать!

Улыбка обаятельной акулы придавала ему очарование и одновременно создавала неуловимое чувство опасности.

– Нет, не надо! – поспешил Тед. – Дом замечательный, и…

– Какое у тебя вчера было пикантное утро! – склонил на бок голову Тревор, улыбаясь, и увидев, как занервничал детектив, продолжил. – Не переживай, я не стану подкалывать. Даже был бы рад оказаться на твоём месте!

– Кто меня окружает, в голове не укладывается! – Тед вспоминал, как О’Лири сделал ему двусмысленный комплимент в их первое дело. – Как она мирится с вами?

– Елена для каждого единственная женщина. И мы нужны ей все, как детали пазла. Ни один не может заменить другого, в каждом нечто исключительно ценное для неё. Состязание невозможно. Ох, видел бы ты, как я разозлил её однажды! – покачал головой Тревор.

– В целом, могу себе представить! И в чём было дело?

– В бергамоте. Этот запах носит только Генрих, а я попытался примерить на себе этот парфюм. Как же она тогда взбесилась!.. Грохнула винтажный кадиллак. Биарриц, пятьдесят седьмого года, обидно, бл*дь. Кстати, в том доме мы тоже бывали, там очень хорошо. Но мне нравится проводить время с Пышкой наедине, а то вечно набежит толпа, только расстраивают и отвлекают! Без обид, бро! – глянул он на Патрика.

– Ты меня раздражаешь! Убрался бы поскорее отсюда! Она не звала тебя! – снова нахмурился тот.

– Как пообщался с Андреем? Фактурный товарищ, правда! – продолжил Тревор как ни в чём не бывало, обращаясь снова к Теду.

– Признаться, он больше пугает. Так напряжён. Вам-то не запрещено использовать свои дарования!

– Да, за это Койл в большой претензии, и к Елене, и к миру! – грустно усмехнулся О’Лири. – Он считает себя божеством в оковах. Его руки навсегда связаны словом, данным ей.

– Навсегда ли?… – тяжело вздохнул Патрик, задумавшись.

– Что? – насторожился Тед.