Те триста рассветов...

- А действительно, - согласился с Ивановым Виталий Скачков. - Представьте себя на месте немецких танкистов. Послышался звук мотора У-2, все ясно - разведчик пожаловал. Притаись и молчи, сейчас «лампу» повесит. Потухла «лампа» - двигай дальше. Просто, как у бабки Марьи в котелке!

Но Езерский уже не слышал этой перепалки. Он жил новой идеей.

- Володя, - сказал он через некоторое время своему напарнику Зубову, - надо садиться! Другого выхода нет.

- Ты, брат, что - белены объелся? - уставился Зубов на штурмана. - Или у тебя голова разболелась?

- Володя, я уже давно все продумал. Каждую ночь присматриваюсь к одной деревне. На западе у нее выгон - хоть в футбол играй. Длиной метров триста. Подходы отличные, сесть и взлететь можно, не разворачиваясь. А самое главное - через деревню идут те самые большаки, разбитые танками. Чую, только здесь может пройти дивизия. Сядем, интеллигентно спросим у первого, кто попадется. Верное дело…

- Кто попадется, говоришь, - перебил его Зубов. - Немцы попадутся, вот кто! Стратег липовый. Подумай, дурья голова: малейшая выбоина, камень в траве, палка, наконец, - и шасси долой! Да что там шасси, самолет на земле - отличная мишень, а два советских летчика - прекрасный подарок накануне большого сражения. А что о нас скажет «особняк»? Сдались врагу! И попробуй потом отмыться. Нет, брат, такого подарка ни «особняку», ни немцам я преподнести не могу.

- А дивизия? Ты что же, забыл?…

- Все помню, Дима, но авантюризмом заниматься не намерен и тебе не советую.

Летчики на фронте были убеждены, что преднамеренная посадка в тылу врага для выполнения боевой задачи - высшая форма доблести. Советские летчики ведут историю таких посадок еще с гражданской войны. В 1939 году на И-16 на лед Финского залива садился истребитель Д. Антонов, чтобы спасти товарища. Многие летчики производили такие посадки в Великую Отечественную войну. Но все они совершались днем, при хорошей видимости. Ночью, насколько мы знали, таких случаев не было, если не считать посадок в партизанских районах при свете костров на расчищенные от препятствий полосы.

…Зубов и Езерский взлетели с наступлением сумерек. Набрали высоту, пересекли линию фронта. Но, странное дело, [50] Зубов, всегда отличавшийся пунктуальным выдерживанием курса, стал вдруг упорно отклоняться на запад.

- Что случилось, Володя? - удивился Езерский. - Возьми курс триста.

В ответ услышал поток сердитых слов:

- Ну, где этот твой выгон? Сидишь там, как пень, а я ищи эту чертову поляну… Давай команды!

- Нельзя сказать, чтобы я сильно удивился его словам, - рассказывал Дима позже. - Но ты поймешь, как я был благодарен Зубову за то, что он переборол себя. Повесил два САБа…

- Вот здесь, - перебил я Дмитрия, - ты уже был виден как на ладони!

- Не может быть!

- Представь себе, может. САБы осветили не только землю, но и вас. Говорю Казакову: «Смотри, самолет садится…» Он не поверил. «Люстры» погасли, и я потерял вас из виду. Действительно, трудно было поверить.

…Зубов, убрав газ и обгоняя мерцающую лампу светящей бомбы, почти спикировал к краю поляны. С высоты он уже выбрал точку выравнивания - два одиноких дерева на краю выгона - и, когда оказался рядом с ними, травянистая земля уже бежала в нескольких метрах под колесами.

- Ну, господи благослови! - крикнул он, покачивая ручкой и словно нащупывая опасную землю.

Военная удача! Кто из фронтовиков не думал о ней, когда поднимался в атаку, пикировал на вражеский опорный пункт или таранил гусеницами танка передовую противника? Она как жар-птица: или наделит человека сказочной неуязвимостью, или отвернется с первых же шагов боевой жизни. Мой командир Владислав Лайков совершил в войну пятьсот пять боевых вылетов - и ни царапины. А летчик Петр Купченко на первом же вылете получил осколок снаряда в лицо. А сколько таких случаев! Пройдет, бывало, солдат сквозь огни и воды, за одни лишь сутки побывает и в огненном шквале артиллерийской подготовки, и под дождем авиабомб, и под смрадным брюхом атакующего танка, и под смертельным ливнем автоматного огня. Словно раскаленным жгутом проткнута пулями и осколками его шинель, как котел, гудит голова, нет, кажется, вокруг непростреленного места. А он жив и невредим! Но бывает, едва солдат сделает первый шаг в бою, как пуля сбивает его с ног, осколок рвет тело. Видать, отвернулась военная удача от бойца…

Однако фронтовики знали: помогают военной удаче смелость, твердый расчет и мужество. Разве эти двое, решившись, [51] казалось бы, на безрассудный шаг - посадить самолет в темноте, на пятачок земли среди врагов, - шли на риск вслепую? Нет, конечно! И все же в том полете надо было иметь немного везения и чуточку военной удачи…

Едва самолет коснулся земли, Зубов придержал ручку, чтобы не допустить отделения. Самолет, потеряв скорость, тут же остановился.

- Есть на свете бог, - шепнул про себя Зубов, - шасси цело…

Езерский, сбросив лямки парашюта, во весь рост поднялся из кабины, чтобы лучше видеть крайние дома деревни. Зубов что-то крикнул ему и резко дал газ.

- Гляди вперед!