Те триста рассветов...

Мамута после сброса бомб двинул сектор газа вперед и некоторое время еще продолжал снижаться. Резкими отворотами он пытался выйти из прожекторного поля, но в какой-то миг краем глаза успел увидеть, как по белой дорожке прожектора разноцветным снопом, разрастаясь с каждым мгновением, прямо ему в лицо понеслись снаряды «эрликона»…

У самолета Зубова, севшего последним, собрались все, кто был на стоянке. Володя судорожно затягивался махорочным дымом, пальцы его дрожали, из-под шлемофона все еще скатывались капли холодного пота.

- Сбили Мамуту… - наконец прохрипел он и бессильно опустился на подставленный ящик. - «Эрликоны» разнесли хвост. Это я хорошо видел сверху. Почему он шел так низко и с обратным курсом?… Не могу понять.

Сквозь толпу протиснулся замполит Кисляк:

- Кто еще видел?

- Я… - к замполиту повернулся Вася Сычев, штурман четвертого экипажа, летавшего к переправе.

- Ну?

- Снаряды разорвались в хвосте. Видел, как полетели щепки, перкаль. Прожектора его здорово держали. Самолет начал пикировать и исчез внизу.

- Где упал? На нашей стороне или у немцев?

- Этого никто не видел. Там такое началось!…

- Товарищ майор, - к Кисляку протиснулся механик самолета Зубова, - в нашем самолете двенадцать пробоин. Одна - голову можно просунуть.

Зубов словно не слышал механика. В темноте не все видели, как по его щекам вместе с потом струились слезы горечи и отчаянья. Ему вспомнилось, как Мамута всего два часа назад, перед новогодним ужином, до блеска надраивал сапоги, а краснощекий Каратаев, сверкая глазами, нетерпеливо рвался к праздничному столу.

- Вот тебе и «святой» Мамута… - печально сказал кто-то из летчиков.

…Однако прощаться с Мамутой было еще рано. Белорусская земля приняла его израненную, почти неуправляемую [96] машину по-матерински бережно. И после посадки, на всякий случай простившись со своим штурманом, Мамута отправился на разведку в соседнюю деревню. Немцев там не оказалось - ушли. Так что спустя час он вернулся к штурману с провожатым.

- Знакомься, - сказал Каратаеву, - представитель советской власти товарищ Федор.

Перед штурманом стоял десятилетний мальчуган. Он с достоинством пожал руку Каратаеву, и тот счел нужным сразу же доложить:

- Я тут, товарищ Федор, полосу для взлета разведал. Кусты убрать - и взлетай. Место ровное…

- Со взлетом подождем, - сказал Мамута, взял из рук штурмана ракетницу и проверил заряд. - Пока что, братцы, я поздравляю вас с Новым, 1944 годом!…

Штурман посмотрел на часы:

- А ведь верно, Миша, пять минут первого.

- Желаю, - торжественно продолжал Мамута, - всем нам скорой победы. Ура!… - Он вскинул руку, и белая ракета с шипением взвилась вверх. Ее пульсирующий свет упал на лес, поле, затерянную в снегах белорусскую деревушку. А совсем рядом, где-то за лесом, слитным гулом продолжала перекатываться артиллерийская стрельба…

* * *

В Белоруссии, под Жлобином, мы расстались со своими верными «кукурузниками» и прибыли на аэродром Туношное, неподалеку от Ярославля, переучиваться на самолет А-20Ж «Бостон». Это был новый американский бомбардировщик. По тем временам он представлялся нам вершиной военно-технической мысли, и действительно, машина обладала мощной энергетической установкой, высокой скоростью и потолком, поднимала на борт более двух тысяч килограммов бомб, имела сильное оборонительное стрелковое оружие и современное навигационное оборудование.

В самолете мы увидели много нового, интересного, необычного. Он, например, имел трехколесное шасси - конструктивное решение, поражавшее новизной. По поводу этого шутники острили: у штурмана, мол, налет теперь всегда больше, поскольку на разбеге носовое колесо отрывается от земли раньше, а при посадке опускается позже. В штурманской кабине был установлен автоматический радиокомпас - настоящее чудо техники и мечта штурмана! Радист получил мощную радиостанцию. Словом, было чему удивляться и хотелось [97] поскорее использовать эту новейшую технику в боевой обстановке.

Овладеть новой машиной в короткие сроки - задача сложная. По существу мы должны были окончить еще одно училище особого профиля. Но нас ждал фронт, война шла к завершению, и мы спешили. То, что полагалось изучить и опробовать в полете за год, мы осваивали за 4-5 месяцев. Представители Главного штаба ВВС, контролировавшие нашу учебу, разводили руками. Но факт оставался фактом: к 27-й годовщине Великого Октября, намного раньше установленного срока, полк закончил программу боевого применения и был готов к отправке на фронт.