Те же и Скунс

В настоящий момент болящая сидела на своём диване, свесив из-под одеяла сухонькие сизые ноги, и пыталась высмотреть таинственно исчезнувшего Ваську.

– Васька! – звала она громким шёпотом. – Вася, Васенька!.. Кис-кис!..

Кот не показывался и не отзывался.

Когда прибыл с чайником Снегирёв, тётя Фира почти со слезами обратилась к нему:

– Алёша, где котик? Вы не видели котика?..

После истории с доморощенным садистом, злодейски облившим Ваську водой, у Эсфири Самуиловны образовался лёгкий психоз: она то и дело принималась панически искать мохнатого недоросля, смертельно боясь, как бы любопытный котишка опять не выбежал в коридор и не нажил себе на хвост ещё более трагических приключений.

– А я его и сейчас вижу, – сказал Снегирёв. – Тётя Фира, вы обернитесь. Только медленно и спокойно…

Тётя Фира обернулась со всей доступной ей быстротой. Васька сидел на валике дивана точно позади неё и наводил красоту, выставив пистолетом заднюю лапку. Эсфирь Самуиловна прижала своё сокровище к сердцу и спросила:

– Алёша, там что-то падало? В коридоре? Вы понимаете, я же не слышу…

Слух у неё был вообще-то великолепный, но лет сорок назад она пережила воспаление среднего уха и теперь при малейшем подозрении на простуду обильно затыкала уши ватой.

Снегирёв включил вилку в розетку:

– Да так… Сквозняком дверь захлопнуло… – И воздел палец: – Кстати, о котах! Чуть не забыл!.. Тётя Фира, я такое принёс! Вы упадёте…

И скрылся в своём обиталище, чтобы сразу вернуться с капроновым ремешком для часов. Изловил Ваську и прежде, чем тётя Фира успела что-либо сказать, надел на кота импровизированный ошейник с прицепленным к нему… пронзительно звонким колокольчиком из рыболовного магазина. После чего Васька был выпущен на свободу.

– Что вы делаете, Алёша! – задохнулась от ужаса тетя Фира. – У него разрыв сердца будет сейчас!.,

Васька сделал шаг. Под шеей звякнуло. Васька сел. «Что за дела!.. Я же бесшумный кот!..» – было написано на серо-пёстренькой мордочке. Потом котик оценил все преимущества новой игрушки и заскакал, едва не делая в воздухе сальто.

– «Мчатся черти, вьются черти, колокольчик динь-динь-динь…» – переврал классика Снегирёв…

На лестнице, ведущей вниз

Изначально это сугубо дореволюционное жилое здание делилось почти надвое широким проездом. Проезд был оснащён колоннами и претенциозно оформлен под древнегреческий портик. Миновали эпохи, сменились архитектурные вкусы, и дом перестроили. «Портик» сузился втрое, превратившись в обыкновенную подворотню. Колонны, угодившие внутрь помещения, хотели было снести, но в последний момент отступились. Выяснилось, что это несущие конструкции, и на них всей своей тяжестью покоятся верхние этажи.

То есть парадные в старом доме были теперь абсолютно апокрифические. И походили они, особенно под утро, на пыльные храмы каких-то давно сбежавших Богов.

Валентин Кочетов, неподвижно сидевший возле заколоченной чердачной двери, о Богах и храмах не рассуждал. Он, кажется, не думал вообще ни о чём, словно адская машина, ждущая своего часа. Иногда он прислушивался к себе, и ему нравилось то, что он чувствовал. Это потом, ПОСЛЕ, он не жуя проглотит всё, что найдётся в доме съестного, и положительно изведётся, мысленно проигрывая разные неслучившиеся варианты, когда дело могло бы кончиться для него плохо. А пока он был спокоен. Совершенно спокоен.

Временами Валентин косился то на мутный прямоугольник лестничного окна, то на дисплейчик наручных часов, где проворно мелькали секундные циферки. Расписание «клиента» было досконально изучено; оставалось всего несколько минут.

Какая судьба постигла парадные лестницы, некогда имевшие место в доме с портиком, теперь оставалось только гадать. Та, которой ныне пользовались жильцы, явно замышлялась как чёрная. У неё были узкие, с железными перилами площадки, вытянутые во всю глубину здания, и длинные пролёты, круто уводившие вниз. В семь тридцать две на предпоследнем этаже щёлкнул замок облупленной двери, и Валентин со своего насеста увидел лысоватую мужскую макушку. Послышался сонный голос женщины, провожавшей мужчину. Женщина спрашивала, какой суп сварить к его возвращению – куриную лапшу или рассольник. Кочетова не интересовал ответ лысоватого, и он не стал его слушать.

Когда женщина ушла досыпать, а мужчина начал спускаться по лестнице, Валентин поднялся и направился следом. Он заранее позаботился о том, чтобы возле чердачной двери не осталось ни малейших следов его пребывания.