Театр марионеток

Все так же, словно во сне, я медленно кивнула и посторонилась, впуская его в комнату. Алекс вошел и растерянно оглядел мизансцену: газеты на полу, газеты на кровати, газеты везде. Он сел на ковер и вывернул шею, читая ту самую статью про убийцу тринадцатилетней школьницы, которую до этого читала я.

— Криминальная хроника? — поднял он бровь — это его излюбленный, коронный прием. — Интересное чтиво?

— Очень, — любезно кивнула я. — Самое то, что нужно холодным осенним утром.

— Я вообще-то говорю серьезно.

— Да и я тоже, — пожала я плечами.

— Стась, заканчивай этот балаган, — сказал он сердито. — Я тоже не железный. Если тебе неприятно мое присутствие здесь, в Славино, я уеду. Не собираюсь навязываться тебе и твоей семье.

Я слушала, но ничего не понимала. О чем это он? Он не хочет навязываться? Да разве это возможно? Из нас двоих обычно навязывалась, скорее, я, а вернее, прикладывала все усилия, чтобы не быть для него навязчивой. Усилия порой даже болезненные. Ну а что поделать, если мужчина не изъявляет ни малейшего желания перевести наши достаточно свободные отношения любовников-друзей в какую-то иную плоскость? Уж точно не предлагать самой… Хотя я по глупости сказала ему, что чувствую, и теперь очень об этом жалею — ведь у Алекса появилось знание о моем слабом месте, он теперь точно знает, куда бить… Если бить вдруг потребуется.

Вдруг Алекс заметил мое пальто, валяющееся в кресле, замолчал… И замер. Долго смотрел на него, потом встал, подошел поближе и потер пальцем засохшее пятнышко крови на лацкане. Я помертвела — совсем забыла отдать пальто в химчистку! Алекс оглянулся, его лицо было растерянным.

— Стася, это кровь? Откуда это?

— Случайно порезалась, — ответила я ровно.

— Ну-ну, ты теперь бреешься по утрам? На таком месте пятнышко — очень странно. Да тут еще есть — целая россыпь.

Я молчала. Ну что тут скажешь, если за дело взялся матерый детективщик, автор двадцати с лишком романов? Меня сейчас в два счета выведут на чистую воду. А Алекс тем временем встряхнул пальто и пристально осматривал его, и даже понюхал особо крупные пятнышки.

— Ну хватит, криминалист-любитель! — не выдержала я, выхватила у него пальто и унесла в крохотную прихожую, где запихнула подальше в стенной шкаф и твердо решила сегодня же отдать в гостиничную химчистку.

— Очень интересно. Кровь на пальто, криминальная хроника в газетах… Ты что, кого-то убила?

Нет, я не вскрикнула, надо отдать мне должное. Я держала себя в руках, но вот ноги у меня подкосились, и я плюхнулась на кровать. Алекс стоял, скрестив на груди руки, и о чем-то хмуро размышлял. Надо думать, ничего хорошего мне эти размышления не сулили.

— Стася, что случилось? — спросил он мягко, совсем как раньше, когда у нас все было хорошо и прекрасно.

Я заколебалась. Можете считать меня дурочкой, но моя железобетонная уверенность в тот момент изрядно пошатнулась; мне нужно было чье-то плечо, чья-то жилетка, чтобы выслушали, чтобы пожалели, чтобы придумали, как жить дальше… А Алекс был такой родной и близкий, он смотрел на меня со знакомыми искорками в глазах, и я почуяла былую уверенность в том, что этот человек сможет мне помочь.

Он сел рядом, взял меня за руку, и на меня вдруг нахлынуло такое отчаяние, что молчать я больше не могла и — была не была! — рассказала ему все. Ну, почти все. Кое-какие мелочи я опустила — например, умолчала о Разумовской и ее нелестных высказываниях в адрес Алекса, о мужиках, приставших ко мне на заправке после Торжка, о том, что я сама подозревала Алекса в чем-то неблаговидном, о семейных проблемах Егора и нашей ночевке в номере гостиницы… Оставила лишь сухие факты связанные с Девяткиным и со мной.

Он выслушал и задумчиво потер лицо.

— Да, дорогая моя, ты попала в передрягу.

— Это я и без тебя знаю! — раздраженно ответила я. — Может, есть более оригинальные мысли?

Вскочив с кровати, Алекс прошелся по комнате, сунув руки в карманы, потом остановился у окна и закурил, глядя вдаль. Я уже знала это особое состояние — именно в таком настроении, чуточку рассеянном, самоуглубленном, он создавал самые лучшие свои сюжеты, раскручивал самые смелые интриги и изобретал великолепные ходы, которые впоследствии ошеломляли читателей и критиков. И это давало надежду, что я сейчас услышу нечто такое, отчего у меня в голове все прояснится, встанет на свои места, и я пойму, что же происходит со мной последние дни, потому что у меня в голове царит полнейший винегрет. Да и вообще — он видит ситуацию со стороны, не отягощен дурацкими подозрениями и мистическими мыслями, его кровь не отравлена адреналином и паникой, он мыслит логически и здраво. В отличие от меня, которая уже ничего не соображает.