Придавленная тяжестью этого открытия, я целую вечность сидела, скрючившись, на кровати, и ворочала в голове омерзительно гадкие мысли. Алекс отговаривал меня ехать в Питер на машине, мы поссорились. Я взбрыкнула и ушла в тину, не звонила ему, не делала попыток примириться. Его это оскорбило? Он решил взять реванш? У него была целая неделя для того, чтобы быстренько написать сценарий спектакля и найти действующих лиц.
Все укладывалось в канву осенившего меня подозрения. Я даже вспомнила, что полтора года назад Алекс писал роман, где главный герой был каскадером. Собирая материалы для книги, он активно вращался в этой тусовке, завел знакомства, несколько раз выбирался на съемочную площадку, чтобы наблюдать работу каскадеров воочию. Там он мог познакомиться с Девяткиным, который теперь сыграл главную роль в спектакле под названием «опустить строптивую Станиславу ниже плинтуса».
Да, все сходится. Он все обо мне знал: куда и когда я еду. Он знал, как меня напугать. А я еще имела дурость оставить сообщение на автоответчике в утро отъезда, чтобы любой дурак был в курсе моих дел.
Он звонил мне, когда я проезжала Клин, и я сказала ему, где нахожусь.
Когда я ехала с Егором, оставшись без связи, Алекс оборвал телефон Флоранс, пытаясь выяснить, куда я пропала. Он приперся в пансионат и поджидал меня: наверняка ему доставило огромное удовольствие созерцать мою перекошенную от усталости и страха физиономию. А может, и Егора он мне подсунул?
Я промаялась без сна до утра, а когда за окнами посветлело, умылась, оделась и вышла из номера. На веранде никого не было, я села за деревянный стол, дрожа от холода и закутавшись в курточку, которую позаимствовала у сестры, пока мое пальто в чистке. Море медленно и тяжело ворочалось в берегах, поверхность была гладкой, как зеркало, и простиралась далеко-далеко, до самого горизонта в белесой легкой дымке. Я сидела и тупо смотрела в эту даль. Ощущение было такое, будто рухнул мой мир, в одночасье разрушив все, что я создавала, вынашивала, выстраивала… Одно дело — туманные подозрения на уровне «что-то здесь не так», и совсем другое — это внезапное озарение, которое расставило все по местам. Не знала я, как жить дальше, и что делать.
Уехать, что ли? Взять в охапку Шурку, сесть на самолет и вернуться домой, где забиться в свою норку, похандрить сколько нужно и вновь вернуться к прежней жизни.
К жизни, в которой никогда уже не будет Алекса. Ну и что? Мало на свете мужиков? Найду себе доброго, порядочного, спокойного. Пусть он даже не будет писателем и интересным человеком; и не будет в нем этого бешеного драйва и стремления успеть все, сделать все, да побольше, побольше! Пусть он и не путешествует по миру, не затевает все новые и новые безбашенные проекты, не заставляет меня то плакать от горя, то смеяться от неудержимого, бесконечного счастья… Зато я буду, наконец, жить упорядоченной, размеренной семейной жизнью. И пусть тот, кто скажет, что это плохо, первым бросит в меня камень.
Из окна своего номера высунулась Мартышка и сонным голосом осведомилась, какого черта я с утра пораньше околеваю на открытой веранде и не забыла ли о том, что пора завтракать.
— А сколько времени?
— Девять.
По дороге мне вдруг пришла в голову оригинальная мысль, от которой я едва не подпрыгнула. А ведь Алекс — не единственный писатель в моем окружении, есть еще и Разумовская. Ну да, мы знакомы от силы несколько дней, да и само знакомство продолжалось не больше двух-трех часов. Зато она пишет триллеры с этаким мистическим душком, и вполне могла бы организовать подобный спектакль — с вновь и вновь умирающим и воскресающим человеком.
По зрелом размышлении идея увяла сама собой, очень уж неправдоподобно это звучало. Конечно, в детективных романах преступниками являются как раз те, на кого ты меньше всего можешь подумать… Но если бы все в жизни было так просто!
Мысль о Разумовской заставила меня вспомнить данное ей обещание: держать в курсе дела. Наверняка она решила использовать мою историю как основу для сюжета, вот и не хочет упустить подробности. Что ж, позвоню, мне не трудно. Расскажу ей, что Девяткин — каскадер, и что повешение и все остальные штуки были просто умело разыграны с участием какой-то рыженькой девицы.
Я бегом поднялась в номер, раскопала в образовавшемся бардаке номер телефона Разумовской и уселась звонить. В дверь заглянула Мартышка, я махнула ей рукой — иди, мол, я уже спускаюсь. Сестра пожала плечами и исчезла, шепнув мне:
— Алекс приехал.
Настроение, и так валяющееся где-то на уровне пола, упало еще ниже, нежные краски осеннего утра померкли. Тем временем в трубке утомительно гудело, и никто не торопился подходить к телефону. Может, Разумовская еще спит? Тут вдруг откликнулся женский голос, не слишком похожий на голос моей новой знакомой, и я нерешительно спросила:
— Алло, Светлана?
— Нет, это соседка, — ответила женщина устало. — Вы Свете по какому вопросу звоните? Она сейчас не дома.
— Что-то случилось? — испугалась я.
— Инфаркт, она в реанимации, ночью увезли на скорой…
— Господи, почему? У нее больное сердце?