Театр тьмы

Видимо, Джейн хотела пошутить, но при упоминании «мистических существ» мое лицо исказила гримаса отвращения.

– Так, иди в комнату. Сейчас я сделаю нам чай, и ты все расскажешь, – протянула подруга, глядя с тревогой. – Прости, но без горячего я думать не смогу.

Когда Джейн зашла в комнату с двумя чашками горячего черного чая, я сидела на диване и, не моргая, смотрела в одну точку. Комнату окутывал полумрак. Большой свет включать не хотелось, поэтому я ограничилась лишь излюбленным торшером, который находился в углу комнаты. А в этот момент перед глазами все еще стоял разгневанный Джеймс, кричавший, что от жизни мне нужны только деньги и что в человеке я ценю исключительно его кошелек. Я была поражена до глубины души. За пять лет дружбы, одиннадцать месяцев из которых мы считали себя парой, Джеймс так и не понял, кто я есть на самом деле. Он не видел моих истинных желаний и, следовательно, встречался с незнакомкой. А ведь Джеймс всегда ревновал. Только мы начали встречаться, как он резко поменял свое отношение ко мне. Стал относиться как к выигранному трофею, судьба которого теперь в его власти.

– Что произошло? – спросила Джейн, прислонившись боком к спинке дивана. Она сидела в позе султанчика и с осторожностью смотрела на меня. В ее руках дымился горячий чай. Свой же я поставила на подлокотник. Пить не хотелось.

– Я даже не знаю, с чего начать, – с горечью произнесла я.

Рассказ о Джеймсе требовал упоминания Тома, а Том требовал рассказать о театре, а театр – об экспедиторе «Таймс» Джоне Райли и о сумасшедшем актере Эндрю Фарреле. Все сводилось к убийствам журналистов.

– Если ты не готова говорить, я пойму, – нарушила тишину Джейн. – Можно просто посидеть. Или, хочешь, я могу что-нибудь рассказать?

– Нет, не нужно. Кажется, я готова. Только пообещай, что после моего рассказа не сочтешь меня сумасшедшей.

– Сара Гринвуд, поверь, я узнала, что ты не в себе, еще при нашем знакомстве. И смотри – я сейчас сижу рядом с тобой. Так что выброси все сомнения из головы и выкладывай, как на исповеди, что с тобой произошло, – сказала Джейн и опустила чашку с чаем на пол. А потом с грустью добавила: – И что происходит до сих пор.

Я начала рассказывать с расстановкой и паузами, словно переживая все события заново. Медленно, шаг за шагом, я приближалась к черте, которая разделила мою жизнь на «до» и «после». Эта черта находилась в кафе, где мы с Томом пили кофе, мельком вспоминали наше детство, а потом говорили о творчестве. Я сильно увлеклась рассказом о встрече с актером и начала вспоминать моменты, которые, казалось, вылетели из моей головы почти в ту же секунду, что и залетели в нее.

– Всю встречу мне казалось, что за нами следят, – с ужасом вспомнила я. – Я постоянно отвлекалась, делала вид, что не переживаю. Но душу сковывал страх, который раньше я никогда не испытывала. Это было не то, что чувствуешь перед выходом на сцену. Мой страх напоминал тот, который ощущаешь, глядя вниз с крыши пятидесятого этажа. А потом Том начал задыхаться, как при астме, и прикоснулся к татуировке. Она будто негативно воздействовала на него.

Говоря про поклонниц, я не забыла упомянуть картинки, которые они воодушевленно протягивали актеру для автографа.

– Маски на них другие, понимаешь, Джейн? На фотографиях – искусственные. На коже – почти что живые.

Когда я дошла до рассказа о Джоне и Эндрю, в комнате стало неимоверно душно. Сложнее всего далась история сумасшедшего актера. Пытаясь передать всю атмосферу, которая витала в помещении психиатрической больницы, я будто снова в ней оказалась. Нос защекотал запах хлорки и медикаментов, к горлу подступил тошнотворный ком.

Я ничего не утаила от подруги. Рассказала про первую убитую журналистку Эмили Томпсон и вероятность того, что профессор Теодор Томпсон из нашего университета – ее младший брат. Примерно через два часа мы добрались до моего второго посещения театра – до жара, который сковал тело, когда я ждала Тома, до звона разбивающейся посуды в буфете и до младшего близнеца – актера «GRIM» Отиса. Я рассказала абсолютно все. И про мать Тома, и про Уильяма Теккерея, и про дождь, который начался не вовремя, – хотя после я долгое время благодарила Лондон за такую мерзкую погоду в тот вечер. Исповедь закончилась на лестничной площадке. В голове снова заскрипел голос Джеймса, а перед глазами застыло его разгневанное выражение лица.

Закончив говорить, я прикрыла глаза. Сердце бесновалось в груди, а в душе, как ненасытный червь, елозила тоска. Сидя рядом с Джейн, я боялась взглянуть на нее и прочитать в глазах подруги беспокойство – беспокойство за человека, который напоминает умалишенного.

– Ну ты даешь, – нарушила звенящее молчание Джейн. – Никак не думала, что ты способна вляпаться в подобное. Обычно это я искала на пятую точку приключения, а ты всегда действовала рационально и не переходила черту. Но теперь я с уверенностью могу сказать, что в твоем случае черты уже давно не видно.