Театр у Маяковского

При таких предпосылках, характерных для русского футуризма, Маяковский должен был безоговорочно отбросить «миметическую» концепцию искусства и, следовательно, весь реалистический театр. В следующей статье, озаглавленной «Уничтожение кинематографом «театра» как признак возрождения театрального искусства», он пишет: «Посмотрите работу Художественного театра. Выбирая пьесы преимущественно бытового характера, он старается перенести на сцену прямо кусок ничем не прикрашенной улицы. Подражает рабски природе во всем, от надоедливого скрипа сверчка до колышущихся от ветра портьер. Но сейчас же, рядом, возникают убийственные противоречия, встает выдуманная перспектива с занавесами кисеи или помятые простыни моря. Хорошо, если приходится ставить какую-нибудь ветхозаветную оперу с одной лошадью между двадцатью статистами, но кто перенесет на сцену (если идти за реальностью передачи) версты в высь небоскребов или жуткое мелькание автомобилей?»^{note 9}

Кинематограф освобождает театр от этой задачи копирования, так как способен передать и океан «в натуральную величину», и бешеное движение города.

Отвергнув реалистический театр, превратившийся благодаря кинематографу в анахронизм, Маяковский обращается к особому типу «условного» театра. В качестве примеров в первой статье он берет шекспировский театр, не знавший декораций, и «театр Обераммергау» – мистериальные представления Страстей Христовых, периодически проводящиеся в немецком городке, – театр, который «не сковывает слова кандалами вписанных строк»^{note 10} .

«Слово», составляющее после «декораций» «вторую половину театра», – важнейший аспект созданной Маяковским концепции театра. Футурист Маяковский и здесь не принимал театра, в котором «эстетический момент обусловливается не внутренним развитием самого слова, а применением его как средства к выражению моральных или политических идей, случайных для искусства»; при таком «порабощении» поэтического языка до футуристов «театр как самостоятельное искусство не существовал»^{note 11}

.

Требование автономии поэтического языка в театральной сфере приводит Маяковского к признанию «нового свободного искусства актера», искусства, в котором, как он пишет, оставаясь верным футуристической теории поэтического языка, «интонация даже не имеющего определенного значения слова и выдуманные, но свободные в ритме движения человеческого тела, выражают величайшие внутренние переживания»^{note 12} : тело Слова и слово Тела становятся здесь двумя принципами футуристического театра Маяковского – принципами, которые он и осуществил в своей трагедии «Владимир Маяковский», слив в одно целое слово поэта и тело актера-автора.

Наше представление о театральной эстетике Маяковского будет неполным, если не добавить к сказанному еще два положения его третьей и последней статьи, озаглавленной «Отношение сегодняшнего театра и кинематографа к искусству».

Здесь, с одной стороны, Маяковский вновь утверждает, что «природа – только материал, с которым волен художник обращаться, как ему угодно, при одном условии: изучать характер жизни и выливать ее в формы, до художника никому не известные»^{note 13} . С другой же стороны, «новой теперь может быть не какая-нибудь еще никому не известная вещь в нашем седом мире, а перемена взгляда на взаимоотношения всех вещей, уже давно изменивших свой облик под влиянием огромной и действительно новой жизни города»^{note 14}

.

Перед лицом этой новой современной действительности и перед новым «взглядом на взаимоотношения вещей» все искусство находит свое единство и одновременно распределение ролей. И это касается театра и кино, поэзии и живописи. Футуризм –это поэтика нового «самостоятельного» и «демократического» искусства.

О СПЕКТАКЛЕ 2 декабря 1913 года в петербургском «Луна-Парке» в своей замечательной книге воспоминаний и размышлений «Полутораглазый стрелец» Бенедикт Лившиц оставил ценное, пусть и не во всем убедительное свидетельство. Стоит привести полностью эту страницу и начать наш анализ с нее: