Театр в квадрате обстрела

Впоследствии, познакомившись с Честноковым, Александр Александрович высказал ему одну претензию по поводу трактовки роли Сирано. Крону не нравилось, что артист наклеивал себе сравнительно небольшой нос. Он, этот нос, придавал честноковскому герою мужественность, но отнюдь не делал его уродом. Писатель нашел, что актер облегчает себе задачу. А уродство Сирано должно в глазах Роксаны преодолеваться не сговорчивостью гримера, а силой таланта и интеллекта поэта.

А потом писатель увидел другой спектакль. Вот что Александр Александрович писал мне по этому поводу:

«Я видел сокращенный вариант спектакля, приспособленный для выездов, — видел в краснофлотской аудитории. И спектакль и Честноков пользовались большим успехом. Честноков к тому времени заметно окреп физически, и это нашло отражение в его игре — она стала темпераментнее, ярче. Нос, увы, остался прежний, но это уже не имело того значения, в военном варианте любовная драма Сирано как бы отошла на второй план, а на первый план выдвинулись сцены комедийные и героические…»

В Театре КБФ комедия Ростана также шла в переводе В. Соловьева. И только триолеты Сирано о гвардейцах-гасконцах были заимствованы авторами спектакля из более раннего перевода Т. Щепкиной-Куперник; именно в ее переводе восхитили эти стихи Горького:

Дорогу — гвардейцам гасконским!

Мы дети одной стороны,И нашим коронам баронским,И нашим мечам мы верны!..Дорогу, дорогу гасконцам!Мы юга родного сыны, —Мы все под полуденным солнцем

И с солнцем в крови рождены!

Солнце в крови — прекрасный поэтический образ. «Это, знаете ли, страшно хорошо — быть рожденным с солнцем в крови… Если бы в нашу кровь хоть искру солнца!» — писал Горький в 1900 году. Но, увы, этого образа нет у Ростана. Он принадлежит поэтессе и переводчице. Правда, легенда гласит, что Ростан полностью доверил Щепкиной-Куперник перевод всех своих произведений и заранее авторизовал их. Так или иначе, в подлиннике триолеты Сирано звучат примерно так, как их перевел Соловьев:

Это гвардейцы-гасконцыКарбона Кастель-Жалу!Лгуны, хвастуны и пропойцы,

Которые даже на солнцеНаводят кромешную мглу.

Декорации спектакля Театра КБФ состояли из белой палатки. По воле участников спектакля и фантазии зрителей она превращалась то в подмостки Бургундского отеля (место действия первого акта), то в военный лагерь. И снова сражался Сирано, каждый раз умирая, но не сдаваясь.

Из письма В. И. Честнокову. Ленинград.

«Дорогой Владимир Иванович!

Есть на свете два человека, которым мне всю жизнь ужасно хочется написать. Эти два человека очень дороги мне, потому что, сами того не зная, они — каждый по-своему — дали мне много хорошего.

Это — Паустовский и Вы.

Ваш умный, блистательный и одинокий Сирано навсегда остался самым любимым моим театральным героем. «Сирано» я смотрела во время войны — я даже запомнила, когда: 29 августа 1943 года. Я заглянула сейчас в свой дневник, который вела в те годы, и прочла запись от 30 августа 43-го года:

«Сегодня весь день полон обаяния «Сирано». Все, все ужасы войны и голода отступили перед высокой красотой и человечностью этого образа! И Честноков — такой, как прежде…»

Вы сделали тогда великое дело — заставили меня забыть о войне…

Ирина Л.»