Театральное наследие. Том 1

Я собираюсь спать, очень хочу спать… Лягу — совсем не засну… А тут: «Хочу спать».

«Ну, что еще? Что такое?.. Опять письмо?.. Я не отвечаю за анонимные письма!» — и все-таки письмо волнует. (Вл. И. показывает отношение Натали к анонимному письму.)

(После показа.) … Видите, у вас — порхающая, а у меня — вот какая. Общий ритм у нее не тот. Именно оттого, что я много в себе ношу, чего не показываю, — не показываю довольства, каким я живу, не показываю недовольства, не показываю моих подозрений, не показываю моего женского равнодушия к мужу, не показываю мою влюбленность, не показываю, что я красавица, — это все ношу в себе, и это все делает ритм не легковесным, а, наоборот, солидным: я мать четверых детей, {337} жена, не позволю себе изменять мужу… Дантес влюблен?.. Мало ли что влюблен, я его оттолкну! И действительно отталкивает.

Меня беспокоит: может быть, я насилую женскую природу и индивидуальность вашу? У меня Натали — размеренная, холодная красавица, а не молоденькая, влюбленная, как у вас. «Я встретилась с ним — что ж тут такого?..» Сидит, что-то вертит в руке.

«Я не поеду в деревню», а внутренний монолог: «брошу я балы? Чепуха!..»

«Денег мало?» Я не виновата, что он мало зарабатывает; говорил, что поэт, что будет много денег, когда выходила замуж; а денег не хватает…

Я сейчас буду собираться спать. (Когда осталась одна: ваше лицо… вдруг оно осветилось улыбкой… И в первый раз я, зритель, увижу внутреннее состояние Натали.)

Мне надо из ваших красок отобрать вот что: величавая, я — мать детей, я — жена Пушкина, император меня отмечает. Вот какая она ходит. А там (внутри) — что-то жутко-радостное. Это в улыбке чуть-чуть осветилось…

* * *

О Никите (артист В. А. Орлов).

… А вот Никита [слуга Пушкина]. Хорошо говорит слова, хорошо одет, загримирован. А впечатления не остается. Будет кричать — впечатления не произведет, подчеркивать слова — будет неестественно. Этого можно добиться только путем накопления груза.

Самое важное — куда пошел темперамент. В. А. Орлов хороший, опытный актер, привыкший к сцене; он хорошо говорит слова. Но самого важного в образе Никиты он еще не схватил, потому что не нажил груза психофизического состояния.

В. Я. Станицын[230]. На предыдущей репетиции это у него было.

Вл. И. Случайно было. Самого главного он еще не нажил: что он Пушкина знает еще ребенком, что предан ему, как верная собака, что это его дом, что отсюда всё уносят и разоряют. Это нужно накопить и жить этим всем темпераментом, беспредельно. (В. Я. Станицыну.) Актер завтра придет и сыграет на вашем режиссерском темпераменте, который он от вас зацепил. Но его-то темперамент не будет работать, потому что {338} он не нажил психофизический груз и простое физическое самочувствие — самое важное, без чего нельзя шагу на сцене сделать…

* * *

О Шишкине (артист Я. Б. Сухарев).

… Сухарев хорошо играет ростовщика [Шишкина], но играет на общетеатральном приеме: он — подполковник, ростовщик. Но если бы это был подполковник — ухажер на вечеринке, остался бы тот же самый Сухарев, он так же расшаркивался бы — и только. Я бы подумал еще, чем можно нажить ростовщичество: жадностью, скаредностью? Я бы все время монологи себе наговаривал, монологи ростовщической души, развивая в себе жадность ростовщика.

… Сто раз услышите от меня: «Монолог… Нажить… Не верю, не верю, не верю…»

Как Сухарев сыграл, во всяком театре сыграют. А вот заблестит, если увижу: ах, ростовщическая душа!

… Если его спросить: «Вы ростовщик?» Он скажет: «Нет». Он окружен недружелюбными взглядами… играет в карты с военными… в интендантских делах замешан… человек, к которому приходят в большой нужде. «Мне прикажете считаться с нуждой? Не могу. Умрет человек? Ну и пускай умрет!.. но три рубля у меня останутся». Это делается тайно; разве он где-нибудь позволит себе сказать, что он берет шаль в заклад? «Что вы на меня нападаете? Я ему помог, я последние деньги собрал, отдал ему…»

А вы играете просто офицера, просто подполковника.