На второй день утром после злополучного собрания, проходя по коридору, я, как обычно, остановился у доски объявлений ячейки ВКП(б) ИКП. На доске висел свежеотпечатанный список студентов и профессоров, которые "срочно" вызывались в бюро ячейки. В списке была и моя фамилия. "Срочными" я считал все-таки свои обязанности студента и поэтому направился в лекционный зал, с тем, чтобы во время перерыва заглянуть в бюро. Едва началась лекция (была философская лекция Л. Аксельрод-Ортодокс), как зашел технический секретарь бюро ячейки, который прервал лектора, огласил тот же список, что висел на доске. Он добавил, что явиться нужно сейчас же. С разных мест поднялось около десятка человек. Встал и я. Спрашивая друг друга, что это могло значить, мы вместе двинулись в бюро. Там же собралась значительная группа и с других курсов.
В бюро сидел, нахмурившись и важно перебирая своюгустую рыжую шевелюру, новый Секретарь ячейки. Егосерые и безжизненные глаза, которое обычно выражаливсе, что угодно, кроме "большевистского огня", на этотраз дышали и "огнем", и злобой одновременно. Когдакто-то из его сокурсников попробовал шуткой рассеятьнарочито напущенную, казалось, начальническую важностьсекретаря, последний грубо прервал:
- Мы не в кабаке, а в бюро ячейки.
- Что ты, шутки не понимаешь, Павлуша?- попробовал было тот же сокурсник исправить свою ошибку.
- Моя фамилия Юдин,- резко ответил он, явно недовольный фамильярным обращением к себе, как к "Павлуше".
Сокурсник замолчал. Молчали и мы.
Юдин сделал перекличку по списку. Студенты явились все, но не было профессоров. Вернувшийся секретарь доложил, что профессора заняты на семинарах.
- Вызвать,- приказал Юдин.
Через несколько минут явились не менее нас озадаченные профессора.
- Все вызванные мною товарищи должны явиться
сегодня в ЦК к 6 часам вечера,- объявил Юдин.
На вопросы студентов и профессоров, в чем дело и к кому обращаться, Юдин отвечал коротко:
- Там узнаете!
Разные мысли нахлынули мне в голову.
- Донос Орлова?
- Возвращение на Кавказ?
- Участие в "казни" Сталина?
Или что-либо лучшее? Но о чем лучшем может быть речь, как не об оставлении на учебе? Я решил руководствоваться правилом - "думай о лучшем, но будь готов к худшему". Однако Сталина я не "казнил", в троцкистах не состоял - что может быть хуже? Как всегда в таких случаях, я побежал к Сорокину. Как назло его сегодня не оказалось. Попытался узнать у Елены Петровны, секретарши Покровского, она ответила, что слышит все это только от меня. Я вернулся на лекцию. Старушка Аксельрод рассказывала о Ницше. Есть избранные и толпа, "господа" и "рабы". Избранные призваны делать историю. Толпа - навоз истории. Воля к власти - движущая сила человеческого развития. Ею обладают только избранные! Оригинально и кстати!
Свежие мысли и певучая речь лектора, "последнего могикана философии независимого марксизма", как мы ее называли, подействовали отвлекающе. Другие лекции прошли мимо ушей. Ловил себя часто на мысли, что думаю об Орлове, Юдине и ЦК. Обедал без аппетита, по обязанности. Сейчас же после обеда, пропустив урок немецкого языка, поехал на квартиру Сорокина. И дома его нет. Поехал к Зинаиде Николаевне и застал ее и его.
Вошел Резников, еще более бледный и расстроенный, чем я.
- Я сообщу вам катастрофическую новость,- сказал он,- сегодня Угланов и Котов сняты с работы, сняты секретари Рогожско-Симоновского, Краснопресненского, Хамовнического районов. Создана комиссия ЦКпод председательством Молотова по проверке всего руководящего состава московской организации (дело было вконце октября 1928 г.).
- Это ужасно и непостижимо!- сказала Зинаида Николаевна каким-то глухим, замогильным голосом. Наее глазах я заметил слезы. Резников подтверждающе кивнул головой и грузно опустился на диван.
- Это ужасно и непостижимо!- повторила Зинаида Николаевна, уже всхлипывая от плача. Мне стало ее очень жалко. Я подал ей стул и стакан воды. Она села, но отводы отказалась.
- Да вы же не понимаете, товарищи, это ведь начало настоящей контрреволюции,- сказала она, постепенно приходя в себя.
- Для одних начало, для других конец!- лаконичнозаявил Сорокин.
Я чувствовал, что Сорокин видел дальше и лучше смысл происходящих событий, переживал их, быть может, больше и глубже Зинаиды Николаевны, но старался не выдавать себя. Это ему явно не удавалось.
- Как это произошло и какова реакция в МК?-спросил Сорокин Резникова, сдерживая свое волнение.