Вскоре безжизненным электрическим светом зажглись фонари вдоль тротуаров. По спине Тартора пробежал холодок. Он встряхнул головой, в надежде сбросить наползавшие образы пребывания в комнате со светло-фиолетовыми стенами. Помогло.
— Лакто, главенствующий клиникой, сказал, что твой помутившийся рассудок удалось прояснить, — решила прекратить затянувшееся молчание Филика.
— Я этому ублюдку премного благодарен… — выдохнул Тартор, невольно почесав многочисленные струпья от иголок борка на боку.
— Как так можно говорить? Он ведь спас тебя! — поразилась Филика.
— Действительно, давай не будем об этом говорить, — Тартор хотел забыть. Всё забыть. Чтобы никогда, никогда, никогда не вспоминать тот ужас.
— Тебе не понравилось лечение? — спросила Филика.
— Я ведь попросил не говорить об этом, — еле сдержал себя в руках Тартор. — Я серьёзно. Не будем…
И опять молчание. На этот раз оно продлилось около часа. Пока наёмники не прошли ворота в Сады Осевого района. К внутренней стороне ворот был приклеен, с подрисованными карандашом непристойными деталями и частями мужских тел, плакат с двумя красавицами: «Кира — Красный Цветок Пустыни! Вместе с любимыми девочками…». Дорожки и некоторые растения освещались фонарями. Приятно пахло зеленью и цветом.
— Этот город злит меня, — поделилась переживаниями Филика, то и дело косясь на подстриженный в форме скалящегося волка куст оранжевого трествольника, изнутри освещённый электричеством. — Как живой, зараза.
— Кто, куст или город? — спросил Тартор.
— Да и то, и другое! — ответила Филика. — Я не понимаю. Слишком много в нём всего. И заводы, и сады, и гостиницы… Всё такое разное, не клеящееся одно с другим…
— А меня уже ничего не злит, дорогая, — сказал Тартор и прикоснулся к руке собеседницы.
Филика убрала руку…
— Смотри, — сменила разговор девушка, ткнув пальцем на растение, бугристый ствол которого был усеян зелёными шарообразными то ли листьями, то ли плодами.
— Прибрежник толстолистый, — принялся читать подсвеченную лампой табличку Тартор, — естественный ареал обитания — земли Южного Побережья и Полуостров Драгов. Растение может достигать четырёх метров в высоту и полторы метров в ширину…
— Как скучно… — зевнула Филика. Вопреки полагающейся каждой женщине впечатлительности, она была безразлична к красотам природы. Да и ко многим другим вещам тоже… Она была черства. Выше положенного. И все переживания по поводу болезни Тартора — были лишь временным помешательством. Тщательно выстраиваемая годами плотина от окружающего мира дала течь. Что-то внутри пустило трещину. Но ничего, Филика всё вмиг отстроит. Сделает лучше, крепче, надёжней!
— Как там поживают Тос и Моррот? — спросил Тартор.
— Они пошли сорить деньгами по тавернам и борделям, — без намёка на осуждение сообщила Филика. — Так что сможешь заночевать в любом из их номеров…
— Они не знают, что меня выпустили из дурдома? — спросил Тартор, нюхая чашеобразный цветок, сорванный с приземистого с оранжевыми листьями дерева.
— Нет. Когда бы они узнали?
— А зачем мне ночевать у них? — Тартор нежно погладил волосы Филики и вплёл в них цветок. — Мне понравилась твоя постель…
Филика тяжело вздохнула и отвела взгляд.
— Твоё лечение стоило шестьдесят монет, — холодным голосом сообщила она. — Я заплатила половину сама, половину — из твоей доли.
— Да плевать на деньги! Почему ты какая-то… ну… — дрожь волнения сопровождала каждое слово парня, — прямо как раньше… Это чувствуется… Что случилось?
Филика опять отмолчалась, она долго разглядывала свои ногти, потом выплела из волос цветок и кинула его на землю.
— Я думал… Я надеялся… — затараторил Тартор. — Я хотел… Тогда ведь… Ну, разве ты забыла, как нам было хорошо?
— Тар, это была ошибка, — безжалостно чеканя каждое слово, заговорила Филика. — Одна большая, глупая, ненужная ошибка. Которую мы больше никогда не повторим. Ты, надеюсь, понимаешь меня?
— Простите, я не из этих мест, — обратился встречный драг в тёмных мешковатых одеждах, с цилиндром на голове. — Не могли бы вы подсказать дорогу к Северному району?
— Тупорылый идиот! — словно порох взорвался Тартор и пнул бедолагу. Да так пнул, что тот прокатился спиной по земле метра с три. Начал стонать от боли — значит, выжил…
На шум прибежали охранники правопорядка, волей несчастливого случая, патрулировавших совсем неподалёку. Их было четверо, и с ними был боброс — зверь, вымуштрованный набрасываться по команде. Они напали так стремительно, что речи о бегстве быть не могло. И о том, чтобы сдаться, тоже…