Она вновь напала. Била серией, по лицу, в живот, снова по лицу. Я отступал, пятился, пытаясь не упасть, она же молча наступала, ехидно ухмыляясь.
— Чувствуешь? Чувствуешь! И как тебе это унижение? Как тебе беспомощность? Бесправие? Нравится? Готов ли ты всё бросить и идти через это?
Я потерял-таки равновесие. Но она не дала упасть, перехватив меня сзади и сдавив локтем горло.
— Отказывайся сейчас, Хуан. Сейчас или никогда. Потому, как если ты решишь отказаться потом, ты превратишься в дезертира. А мы беспощадны к дезертирам.
Ее локоть начал медленно сдавливать мне шею. Я вцепился в её руку, но сам держался навесу — она скрючила меня в неудобной позе, в специальном захвате — и сделать из этого положения ничего не мог.
— Думай, Хуан. Думай. Стоит ли игра таких свеч?
Я пытался хрипеть, но воздух в легкие поступить не мог. В голове поплыло. А она всё давила и давила, словно получая от этого удовольствие.
— Пророк хренов!
— Достаточно! Он всё понял! — вновь прозвучал голос её высочества. Резкий, звонкий, злой. Повелевающий.
Хватка сразу ослабла, воздух ворвался в легкие, а сам я чуть не брякнулся на пол — она меня все-таки выпустила.
— Понял?
Напрасно я подумал, что на этом всё, она остановится. «Убедительная просьба» самой её высочества для этой женщины не значили ничего. Эта… штандартенфюрер, — к месту вспомнилось мне её звание и организация древности, занимавшаяся истязанием людей (14), — вновь схватила меня и придала ускорения в направлении своего стола, в который я с силой врезался, расквасив губу. Язык ощутил соленый привкус.
— Ничего он не понял. И отчасти благодаря тебе. — Насмешка. Над её высочеством, которая подобное отношение молча проглотила.
Сеньора вновь подняла меня, развернула и бросила на стол на спину. После чего опять сдавила горло руками, навалившись всем телом.
Я вцепился в её руки, чтобы разжать, но у меня не получалось. Она смотрела мне прямо в глаза и давила. Давила морально. Так, что воля к борьбе, воля к сопротивлению дисциплинированно сидели в сторонке, слушаясь и этого взгляда, и этого тона.
Я снова начал хрипеть, и в момент, когда почти дошел до точки, когда был готов несмотря ни на что наброситься на неё, хватка ослабла. Держась за горло, я сполз на пол рядом со столом, жадно вдыхая и выдыхая полной грудью.
— Держи. — «Штандартенфюрер» протянула вынутый из кармана из пачки ароматизированный одноразовый платок. — Вытрись.
Я последовал совету и приложил его к разбитой губе.
— Вот теперь он понял. Надеюсь. Понял, юноша? — Это уже мне.
— Так точно, сеньора. — Прошепелявил я.
— И каков будет твой ответ?
— А какой был вопрос? — Теперь усмехнулся я. Чем вызвал на её лице довольную улыбку.
— Готов ли ты взвалить на себя всё это, зная, что будет ОЧЕНЬ несладко. — Смешок. — Это правда. Все, что я с тобой делала, будет вправе делать с тобой любая из нас. И не только нас.
— Готов.
Она улыбнулась.
— Торопишься. Не спеши, подумай. Далее. Понимаешь ли ты, что отказаться и порвать с корпусом ты не сможешь? Только вперед ногами? Да погоди, не отвечай! — подняла она руку.
Села на стол, закинула ногу на ногу. Лицо её приобрело задумчивое выражение древнего мыслителя.
— В летной теории есть такое понятие, «точка невозврата». Древние флайеры летали на малоэффективном органическом топливе, которого для полета требовалось очень много. И момент, когда его оставалось половина, назывался этой точкой. Из неё флайер мог либо вернуться на базу, либо лететь дальше и выполнить задание, но без возможности вернуться.
Пауза.
— Это точка невозврата, малыш. Твоя точка. И если ты решишь дезертировать, если поймешь, что всё это не твое, то это будет твоя и только твоя вина. Что не встал сейчас и не ушел своими ногами. Не Мишель, не моя, не королевы. Ничья другая. Только твоя.
И глядя на мое задумчивое лицо, закончила:
— И еще вопрос. От меня лично. Ради чего тебе это все? Ради чего ты подписываешься умереть за чужого незнакомого человека? Что ты увидел в ней такого, что готов всё бросить и служить?
Это не праздный вопрос. Я знаю её дольше и лучше тебя. И у меня не раз появлялось подобное желание — бросить всё и удрать.
А теперь думай. Мы подождем. Только не ври, прошу — в первую очередь себе. Перекур! Пятнадцать минут!
Она скрестила руки, обращаясь уже не ко мне. Тетки начали облегченно вздыхать и небольшими группами, скупо о чем-то переговариваясь, выходить наружу. Я остался один. Всего на четверть часа, но это очень, очень сложные четверть часа!
Лифт остановился на отметке, показывающей цифру «6». Видимо, это и был этаж, с которого мы отправлялись, поскольку перед нами простирался зеленый коридор. Хранители начали покидать кабину, однако, после того, как все четверо вышли, и я собрался идти следом, меня мягко придержали за плечо.
— А ты останься, — сказала сеньора Гарсия, но больше подошло бы «приказала». После чего обернулась, бросила загадочный для меня взгляд на королеву и вышла следом за остальными.