Я выругался. Затем из последних сил собрался и дополз до стены тоннеля. Привалился к ней спиной. Откинул забрало, вдохнул гнилостный сырой запах дворцовых подземелий. В них нет времени, нет пространства – без интерфейса их не ощущаешь совсем. Есть только вот этот сыростный запах, необходимость идти и воля шевелиться. И с последним у меня назрели проблемы. Я был готов, чтобы меня пристрелили, но двигаться дальше не собирался. Пусть расстреляют, пусть посадят в карцер, пусть, наконец, выгонят – плевать! Я не двинусь с места! Так и буду сидеть до скончания времен!
Ожил пятый, оперативный канал:
– Что, малыш, совсем плохо?
Катарина. Голос участливый. У, змеюка! Сквозь зубы я выругался.
– Значит, да, – перевела она.
– Если знаешь, чего спрашиваешь?! – зло ответил я. Я бы вспылил, но на эмоции не хватало сил.
– Так надо, малыш. Так надо.
И не давая вставить ничего язвительного, продолжила:
– А теперь переключись на седьмой канал и включи защиту.
Недоумевая, зачем это, я последовал приказу.
– Теперь просто откинься назад и расслабься. – Ну, это меня и просить не надо! – Отключи все остальные каналы. Совсем. – Недоумевая, я сделал и это. – А теперь слушай.
То, что последовало дальше, трудно описать без эмоций. Однако придется, ибо невозможно передать с помощью текста на бумаге одновременное состояние удивления, растерянности, страха, ехидства, радости от осознания победы, и рвущегося наружу смеха, охвативших меня одновременно. Потому опишу обывательски: из наушников шлема на меня полилась музыка.
Это была та самая группа, которую я включал на вступительном испытании, только другая песня. И она так же вначале лилась медленно и лирично, а затем резко ушла в отрыв, набирая обороты и заводя меня, давая силы для рывка. Того единственного и последнего, который невозможен в обычном, естественном состоянии организма, но который только и поможет мне дойти до логического финиша. Где-то ведь здесь есть этот долбанный финиш!
Я все-таки рассмеялся. Но моя рука к этому моменту уже сжимала винтовку, а ноги подобрались, чтобы встать.
– Закрой забрало! – скомандовала моя куратор. Я вернул щиток на место. – Дальше ты знаешь, что делать, встретимся на финише, малыш…
Я на секунду прикрыл глаза, и когда открыл, почувствовал, что по телу разливается нечто, к которому можно подобрать лишь один эпитет – жидкий огонь. Этот огонь горел, и заставлял меня двигаться. Давал мне энергию, которую я не мог не воспринимать, которую тут же перерабатывал и пускал в ход, забывая о боли, об усталости. О том, что еще минуту назад был готов к тому, чтоб меня расстреляли. И на сей раз я был более подкован и развит физически, чем на том испытании: сознание автоматически нырнуло в боевой режим, а тело, раскачанное непрерывными тренировками на износ, почти не почувствовало нагрузки, так давившей к земле десять минут назад.
Я слышал мотив, воспринимал речь вокалиста, подстраивался под ее энергию и летел, пока работала эта магия – ведь магия тоже не вечна. Расплата придет, обязательно, но это будет там, на финише. Пока же в моей корке стучало, звенело и гудело, почти не касаясь сознания смыслом:
– Привет!
Я поднял глаза. Катарина. Улыбалась. Принесла связку бананов. За ее спиной люк гермозатвора опустился, отсекая мою палату медблока от внешнего мира.
– Ты понял?
Я кивнул.
– Почему?
– Потому, что это оружие, Хуан. Твое секретное оружие. Музыка – активатор. Я не знаю подробностей, мы как раз и хотим их выяснить, но это не просто так.
– Почему? – повторил я.
– Потому, что это не работает больше нигде и ни с кем. Пробовали. Не у нас, в армии. Да, музыка бодрит, концентрирует, и результаты боец выдает более… Хорошие, – нашла она слово. – Но это лишь ступень концентрации. В элитных частях такого добиваются тренингом. Человек сам активирует этот механизм, без всякой музыки. Ты же…
Она покачала головой, вздохнула.
– Что, я же? – усмехнулся я, рассматривая голограмму, показывающую очередной альпийский пейзаж релаксационной программы.
– У тебя все иначе. Это активатор каких-то твоих способностей. Как, каких, каким образом это работает – как раз это мы и собирались выяснить.
– Нагрузив меня так, что захотелось повеситься?
– Это проявляется только на пределе, Хуан, – повысила она тональность для пресечения несущественных аргументов. – И я не виновата, что он у тебя такой высокий. Однако, теперь мы знаем, как его достичь, и что это безопасно. Относительно, конечно… – улыбнулась она, а мне захотелось сжать кулаки от досады. Медики, прогнав меня через свои приборы и анализаторы, заявили, что со мной все в порядке. Вкололи дополнительную питательную инъекцию, вдобавок к тому, чем обкололи на финише, и разрешили идти домой, в каюту. Когда войду в норму, разумеется, ибо я все еще ощущал слабость. Нога моя так же была в порядке.