Темна египетская ночь

– Сейчас узнаешь. Закрой глаза и слушай мой голос. Ты будешь слышать только мой голос. Только мой голос. Вокруг тебя сгущается легкий сиреневый дым. Он медленно заполняет твое тело. Все твое тело. Дым клубится в тебе, и ты уже не можешь отличить, что находится внутри, а что вне тебя. Сильный порыв ветра, пришедший из ниоткуда выдувает дым, и ты наполняешься этим ветром словно чаша водой. Все в тебе: и гибельная мощь самума, и освежающее вечернее дуновение, и свежий ветер, наполняющий паруса. Ты – ветер и все его свойства – это твои свойства. Все его желания – твои желания. Он – это ты. Почувствуй это. Ветер – это ты!…

Ветер – это я… Это я проношусь над пальмами и швыряю песок в Великую реку. Это я надуваю штопаный парус и, повинуясь Слову, крушу настигающие лодку корабли. Это я лечу вдоль скалы рядом с нелепо изогнувшимся человеческим телом, чтобы вновь исполнить неизреченное Слово. Это я…

Наверное, это был гипноз. И я, как безмозглый карась, попался на его удочку вместе с погрузившимся в транс учеником. Я даже прозевал тот момент, когда мой полет завершился в полном соответствии с законом всемирного тяготения. Сильный удар, встряхнувший тело, вернул меня на грешную землю. В прямом смысле. Я лежал на спине, широко раскрытыми глазами охватывая неспешно темнеющее небо, а невесть откуда взявшийся туман тягуче медленно обволакивал сознание. Не так давно Андрей утверждал, что ничего не потеряно, даже когда ты мертв. Сейчас я это проверю.

Глава 6

Господи, что за вонь! Неужели я попал в ад и осторожно вдыхаю удушающий запах серы? Почему осторожно? Потому, что по-другому не получается – грудь моментально сдавливает широким раскаленным обручем. Значит, точно в аду. Хотя пока мне не так уж и плохо. Особенно если дышать редко и неглубоко. Вот только эта зубодробительная тряска, от которой по телу прокатываются волны одуряющей боли… Странно. Про адскую тряску я ничего не слышал. Тут, кажется, котлы смоляные должны быть, с кочегарами-чертями, сбивающими ноги в тщетной попытке обслужить сразу всех грешников. Но ничего. Тряска тоже вполне сойдет за адскую пытку. Я от нее даже глаза открыть не могу, чтобы внимательно рассмотреть окружающее безобразие. Наконец, мне удается немного приоткрыть слипшиеся веки и даже удивленно ими похлопать. Ада нет. То есть, конечно, он есть, но совсем маленький, для личного, так сказать, пользования. Моего. И размещается этот ад на спине одного отдельно взятого «корабля пустыни», на котором меня везут, перекинув через седло, точно куль с мукой. Краем глаза я исхитряюсь заметить темнокожего хозяина верблюда, тянущего за собой флегматичное животное на толстой веревке. И снова отчаливаю в спасительное небытие, позволяющее не думать, не чувствовать, не вспоминать.

В следующий раз я всплываю из небытия в маленькой комнате, с белеными стенами, кое-где завешенными ткаными ковриками. Интерьер что-то вроде наших советских пятидесятых. Одинокий шкаф. Стол с большим закопченным чайником. Арабская вязь в прихотливой рамке над столом, написанная прямо на стене черным по грязно-белому. А вместо кровати вдоль стен несколько довольно высоких лежанок, застеленных все теми же полосатыми коврами. Вот на такой лежанке я и лежу, а надо мной склонилась старуха чернее закопченного чайника, с ног до головы увешенная всевозможными амулетами. Начиная от акульего зуба на тонком кожаном шнурке и заканчивая маленькими кожаными сумочками, с круглыми бусинами, противно напоминающими человеческие глаза. О браслетах, кольцах и прочих женских побрякушках я уж не говорю. Она, со знанием дела, подносит к моим губам керамическую чашку с каким-то совершенно жутким снадобьем, которое добьет меня куда вернее, чем сорокаметровая высота. Но жажда берет свое, и я глотаю горькую вонючую гадость с не меньшим энтузиазмом, чем холодное пиво. И снова погружаюсь в расплывчатое ничто.

Солнечные лучи, проникающие сквозь расположенные под самым потолком маленькие окошки, бесцеремонно вытащили меня из сна. Именно из сна – не из беспамятства. Мне даже что-то снилось. Что-то очень хорошее… Ольга. Мне определенно снилась Ольга. Ее мягкие руки, осторожно касающиеся моей груди, ласкающие, отгоняющие боль… Стоп. Это совсем не ее руки! Скосив глаза, я обнаруживаю возле своего ложа молодую нубийку, медленно втирающую остро пахнущую мазь в мое покалеченное тело. Заметив, что я очнулся, она улыбнулась мне широкой улыбкой, которая казалась еще белее из-за контраста с темной кожей, и что-то сказала. Поздоровалась, наверное. Темно красное одеяние с головы до ног укрывавшее молодую женщину, удивительно подчеркивало ее природную красоту. Такие правильные лица мне встречались не часто. Я попытался заговорить с ней на английском, но она только отрицательно покачала головой и, положив руки мне на грудь, мягко, но настойчиво пресекла мою попытку подняться.