Темное разделение

Можно быть уличной торговкой — продавать цветы, шнурки для ботинок, — но нужно иметь несколько шиллингов, чтобы сначала купить товар, выходить на улицу в любую погоду, а вырученные несколько пенсов будут уходить на аренду. По крайней мере, здесь у тебя есть комната, немного хлеба и мяса, и копченая рыба на ужин, и веселая компания. Просто Тэнси немного грустно, вот и все. Может быть, немного развлечься? Они могут все стянуть несколько медяков у ночных посетителей и опять пойти в мюзик-холл в воскресенье. Они могут пойти в Данси-холл на этот раз, это рядом с Ривер.

Данси, думал Гарри, на мгновение отвлекшись от истории Флоя. Впервые он использует название действительно существующее — не считая улицы Стрел, которая могла быть где угодно. Интересно, реальное ли место мюзик-холл Данси? Один из десятков маленьких мюзик-холлов и кофеен, которые расцвели в Лондоне в те дни? Как понять, как узнать?

Для вечера в Данси-холле Тэнси надела голубой плащ — одна из девушек одолжила ей, — и ей казалось, что она выглядит привлекательной, но сам вечер ей не очень понравился. Ей понравился тот, старый мюзик-холл, пусть там было жарко и многолюдно, но у Данси все было иначе. Там было один или два номера с песнями и танцами, но вечер давался в основном ради специальных номеров. «Шоу уродов, — сказала Тэнси та девочка, которая отговаривала ее от побега с улицы Стрел. — Люди упиваются этим, но я думаю, что это жестоко по отношению к бедным созданиям. Я вряд ли бы пошла сюда, если б знала, что это в программе».

Тэнси тоже не пошла бы. Она тихо сидела на своем месте, не отводя глаз от маленьких освещенных подмостков, но старалась не видеть происходящего. Сперва были карлики — маленькие мужчины и женщины, — которые танцевали и показывали разные трюки, и их выступление было довольно забавным, поскольку карлики были оживленными и веселыми, и, когда публика что-то кричала им, они кричали ей в ответ, страшно гримасничая и делая грубые жесты руками. После этого выступала пара: мужчина, тощий как палка, и чудовищно толстая женщина, и это также не вызывало чувства горечи. Они спели песенку о Джеке — костлявом, как килька: «Не мог есть жирного Джек Спрэт, / Не ела постного жена. / Но вот вдвоем они / Слизали все до дна». Тэнси знала эту песню, иногда они пели ее с детьми.

Но затем на сцене появился человек, о котором было объявлено: «Мировые полчеловека», — у него не было ног и был очень короткий торс, так что он выглядел в самом деле только половинкой. Его фигура была гротескной и жалкой, и в представлении его «распиливали» на столе, что Тэнси нашла ужасным, хотя публика в большинстве своем хохотала и подзуживала.

После этого на сцену вышли две девочки, которые были представлены как сиамские близнецы, — их тела были соединены вместе в талии. Даже со своего дальнего места Тэнси увидела, что они совсем еще девочки, очень милые, улыбающиеся, с нежными личиками и блестящими глазами. Не разжимая своих объятий, они спели о «Мире, влюбленном в любовь», что подхватил весь зал, и под музыку этой песни хотелось танцевать; затем они спели «Три девочки из школы мы».

У них были прекрасные голоса, чистые и нежные; Тэнси могла сравнить их с пением птиц по утрам. Когда они пели, то казались двумя обычными девочками, но когда они перестали петь и начали танцевать, Тэнси сжала кулаки и прикусила губы, чтобы не заплакать: было невыносимо смотреть на них, так неуклюже и криво двигались они, а все так и пялили глаза. До этого она думала, что полчеловека — это худшее, что может быть на свете, но, увидев этих двух милых девочек в безобразном, уродливом танце, она поняла, что это самое трагическое и жалостливое зрелище в мире.

Близнецы, думал Гарри, оторвавшись от страницы. Сросшиеся близнецы, которых во времена Флоя называли сиамскими. Очень странное совпадение.

Возвращаясь в дом на улице Стрел, Тэнси и другие девочки опять купили копченых угрей и моллюсков-береговичков. Девочки говорили, что хорошо провели время, но Тэнси возненавидела это шоу.

Создатель Тэнси также питал к нему ненависть. Флой, воспользовавшись персонажем подружки Тэнси, рассказал, что когда-то, даже совсем недавно, уродство принималось обществом, такие несчастные были его частью, и в каждой деревне был свой идиот, свой святой дурак. Приятие. Терпимость. Реже, но бывало — почтение. Не потому ли, что в ранние века природа ошибалась чаще? Или потому что было больше терпимости? Как бы то ни было, неопровержимо, что девятнадцатый век и славное начало двадцатого были жестокими и порочными. Общество больше не воспринимало этих созданий как свою часть, их выставляли на всеобщее обозрение, их эксплуатировали — этому нет прощения.