Темные души

— Вот за что я тебя люблю, — выдавил он сквозь смех, — Так это за твои мысли. Почему сразу нельзя было сказать, что ты хочешь?

— Потому что скромным девушкам не пристало признаваться в столь откровенных желаниях, — как бы по секрету призналась Елена, понизив голос до едва различимого шепота.

Вампир огляделся по сторонам, надеясь встретить ту самую скромную девушку, но рядом была только любимая.

— Ты никогда не была скромной, — категорично заявил он, переходя со спортивного шага на бег. — Юную особу, голову которой заполняют картинки подобного рода, невозможно назвать скромной. Но она определенно самая лучшая на свете!

— Да уж, я такая! — бессовестно процитировала она Дамона и решила, что им обоим следовало бы немного помолчать, занимая губы более важным делом.

Кэролайн молча разглядывала лицо вампира, пытаясь угадать его настроение. Выглядел он в разы лучше, ушла излишняя зеленоватость кожи, губы вновь приобрели соблазнительный алый оттенок, глаза превратились в подобие человеческих, лишь в самой незначительной степени сохранив остатки прежнего мрака. И он улыбался! Очень мягко, нежно, как будто видел перед собой что-то, доступное только ему одному.

— Хорошо, что ты меня послушала, — в голосе слышалась прежняя слабость, но чувствовалась, что ассасин находится не в самом худшем расположении духа. — Я пришел извиниться. Простишь?

Отчего-то девушке захотелось спросить, а все ли это извинения, но она решила не усугублять положение своей чрезмерной гордостью. В этом доме ей не впервой скрывать свои эмоции, поэтому пришлось промолчать, точнее, ответить не совсем то, что она думает.

— Прощу, — великодушно ответила она, чуть приподнимаясь с кровати. — Как ты?

— На самом деле скверно, — спокойно произнес Кайлеб, садясь рядом с девушкой. — Но мне легче, когда ты рядом. Если быть совсем уж откровенным, я боюсь.

Только ценой неимоверных усилий ей удалось придержать брови на месте. Если она и ожидала откровенного разговора, то последний глагол был для нее чем-то из разряда "новое".

— Боишься? — голос ее выдал с головой. Вопрос прозвучал уж слишком высоко и как-то неестественно, словно говорила не она, а за нее. — Чего, Кайл?

— Себя, Алекса и твоей реакции на все происходящее, — как на исповеди признался вампир, предпочитая прятать свой взгляд. — Я не хочу, чтобы ты уезжала. Предлагаю сделать это вместе, прямо сейчас. Ты и я. Куда угодно.

Он говорил очень странно, отрывистыми, короткими предложениями. С такой скоростью, как будто боялся того, что его перебьют, переубедят, заставят изменить решение — и это было необычно.

— Мне кажется, — очень медленно, взвешивая каждое свое слово, начала Кэролайн. — Тебе стоило бы поговорить с отцом. Он переживает за тебя, очень переживает. Просто пойми, что убегать — а ты именно это сейчас хочешь сделать — глупо.

— Кэр, не переходи границы, — саркастично предупредил ее юноша. — И к слову, — он поднял на девушку извиняющийся взгляд, аккуратно заключив в свою руку ее ладонь. — Я не хотел этого.

Она промолчала, хотя дерзкий ответ так и рвался с губ. Сегодня в ней как будто что-то сломалось, окончательно лопнуло, но ей пока не удалось понять, что именно это было.

— Ты злишься, я понимаю, — продолжил Кайлеб. Ему так хотелось попросить прощения за ту боль, которую он принес, но голос не слушался, а заветные слова никак не могли найти выхода из груди. Пожалуй, ему бы действительно стоило поговорить с отцом, чтобы снять с себя хотя бы этот груз ответственности. — Пойдешь со мной к Алексу?

В очередной раз поборов неожиданное желание спорить и ехидничать, девушка кивнула головой, поднимаясь на ноги.

— Тогда объясни мне по дороге, что с тобой происходит, — попросил вампир.

— Со мной? Да со мной все отлично! — ответила она, прежде чем успела подумать над тем, что именно говорит. Огромный комок образовался в горле, мешая продолжить свою мысль до конца.

— Я слушаю тебя, — обреченно прошептал юноша, наклоняясь к ее лицу. Он понимал, что Кэролайн выбрала не самое лучшее время для произнесения обвинительных речей в его адрес, но не мог ей в этом признаться. Хотелось только верить в то, что он любит ее достаточно сильно, дабы молча снести тон, которым она начала высказывать накопившиеся обиды.