Темные тайны

Торкель снял пиджак и ботинки и, смертельно уставший, улегся на мягкую гостиничную кровать. Он на секунду включил телевизор, но тут же снова выключил его, едва увидев кадры с пресс-конференции. И не только потому, что терпеть не мог смотреть на самого себя, — ему не давало покоя их дело. Торкель попытался прикрыть глаза и немного отдохнуть, но не получилось. Недовольство не отпускало. Цепочка косвенных улик его вполне устраивала, ведь он сам ее и выстроил, но ему не хватало неоспоримого доказательства. Доказательства, которое могло бы полностью убедить его в их правоте. Больше всего ему не хватало следов крови. Даже при наличии промышленного полиэтилена полностью устранить такую субстанцию, как кровь, преступнику крайне трудно. В этой органической жидкости настолько много оставляющих следы веществ, что для ее выявления вполне достаточно микроскопического количества. Тем не менее в «вольво» следы крови отсутствовали. Урсула чувствовала то же самое, он это знал. После совещания она несколько часов отчаянно провозилась с машиной, но ничего не обнаружила. Если он хорошо знает Урсулу, то она по-прежнему не ушла и продолжает осмотр. Она достаточно упустила в доме Рагнара Грота с этой книжкой, чтобы теперь выпустить что-либо из рук, не перепроверив трижды. Но остановить или хотя бы немного сдержать Хансер было невозможно, и ей удалось привлечь на свою сторону комиссара полиции лена. Торкель и Хансер ходили к нему за полчаса до запланированной Хансер пресс-конференции. Торкель умолял дать ему еще немного времени, ведь какой-нибудь день не мог иметь для них особого значения. Однако он быстро понял, что сидящие перед ним хотят победить немедленно. Они, по сути, больше политики, нежели полицейские, осознал он, лихорадочно пытаясь склонить их к более осторожной позиции. Им раскрытие дела было необходимо для дальнейшего карьерного роста без пятна в характеристике. Для Торкеля же оно являло собой нечто большее — правду. Ее заслуживали жертвы, к его собственной карьере раскрытие дела отношения не имело. Под конец они его уломали. Торкель чувствовал, что мог бы бороться жестче, но он устал, был измучен и на самом деле тоже стремился поскорее покончить с этим расследованием. Плохие аргументы, но такова реальность. Все равно решает здесь не он, а комиссар полиции лена. Ему уже не в первый раз приходилось мириться с ситуацией. В такой организации, как полиция, к этому приходится привыкать. Иначе можно закончить как Себастиан — стать несносным отшельником, с которым больше никто не хочет работать. Торкель снова потянулся к пульту в надежде на то, что программа новостей закончилась, но прежде, чем он успел включить телевизор, в дверь тихонько постучали. Он встал и открыл. За дверью оказалась Урсула. Она тоже выглядела усталой.

— Что-нибудь нашла?

Урсула помотала головой:

— Машина показывает ноль кровяного протеина и даже обычного белка. Крови там просто-напросто нет.

Торкель кивнул. Они немного постояли молча. Казалось, никто из них не знал, как продолжить разговор.

— Значит, вероятно, завтра поедем домой? — под конец произнесла она.

— Да, похоже на то. Хансер наверняка захочет завершить дело сама, а мы здесь по ее просьбе.

Урсула понимающе кивнула и повернулась, чтобы уйти, но Торкель остановил ее:

— Ты пришла, только чтобы рассказать о машине?

— Вообще-то нет, — она посмотрела на него. — Но, думаю, можно этим ограничиться. Я как-то не знаю, что еще сказать.

— Себастиана в любом случае уже больше нет.

Урсула кивнула:

— Зато с остальным полная неразбериха.

— Знаю. Мне очень жаль.

— Мне кажется, что в этом не только твоя вина.

Она посмотрела на него. Подошла поближе и коснулась его руки:

— Но я думала, что ты меня знаешь. Правда.

— Пожалуй, теперь знаю.

— Нет, придется, вероятно, выразиться яснее.

Торкель засмеялся:

— Ты выразилась достаточно ясно. Можно ли осмелиться пригласить тебя войти?

— Попробуй. — Она улыбнулась и вошла в комнату.

Он запер за ней дверь. Урсула повесила сумку и куртку на стул и пошла принимать душ. Торкель снял рубашку и приготовил постель. Урсула любила такую последовательность: первой в душ шла она, затем он, а потом он залезал к ней в постель. Таков был установленный ею порядок, ей нравилось именно так. Ее правила.

Только в командировках.

Дома — никогда.

Никаких планов на будущее.

И, подумал Торкель, неколебимая преданность ей. Это ему следует добавить.

~ ~ ~