– Аночка! Она не родственница, а домработница. Нянька. Аночка ушла от нас, когда Вита подросла. Замуж вышла, двое мальчишек у нее. До сих пор иногда наведывается. И то сказать – столько лет вместе прожили, и правда, как родственники стали. Только с Верочкой они не очень ладили в последнее время…
– А где сама Вера-то?
– Она в больнице. Позавчера положил.
– Что с ней?
Лицо Николая мгновенно осунулось, стало жестким и отрешенным. Не глядя на друга, он сказал:
– У Веры тяжелое психическое заболевание. С точным диагнозом все никак не определятся.
– Боже мой… И давно?
– Я думаю, давно. Подозреваю, еще до вой-ны началось, просто мы не замечали. Первый приступ был, когда я вернулся. Второй, более серьезный, – после смерти Гриши. Тогда же и в больницу попала. Три месяца продержали…
Николай вдруг вышел, но довольно скоро вернулся и протянул Сергею пакет с фотографиями:
– Вот твой сын. Хочешь, возьми себе.
Сергей достал фотографии и стал их перебирать, чувствуя, что тоже сейчас заплачет.
– Он был на тебя похож. Очень. Такой милый мальчик. Я любил его, правда. И он ко мне тянулся. С первой минуты: «Папа, папа…» Но Верочка… Она ревновала, я думаю. Ей не нравилось, что мальчик так меня полюбил. И я стал отстраняться. После одного случая…
Николай вспомнил тот мрачный день, кажется, тоже был декабрь? Он пошел погулять с детьми – маленький Гриша упал и разбил коленку, но даже не заплакал. Они сразу вернулись домой, и когда Верочка увидела, что муж несет мальчика на руках, она впала в совершенное неистовство: вырвала ребенка из рук Николая, мальчик сразу завопил, испугавшись. Прибежала Аночка, Витоша, захныкав, спряталась за отцовскую спину, а Николай растерялся:
– Верочка, ну что ты! Ничего страшного не случилось! Гриша просто коленку оцарапал.
Потом, когда кое-как успокоили Гришу с Витошей и залечили коленку, Верочка успокоилась. Но ночью… Она сама пришла к мужу, они давно уже спали отдельно, разгородив большую комнату на две неравных половины: в большей обитали Верочка с Гришей, в меньшей – Николай, а Витошу взяла под свое крыло Аночка. Пришла, стала просить прощения, ластиться. Николай поддался, хотя знал, чем эти ласки ему грозят: многодневной головной болью. А потом, получив свое и удовлетворенно потянувшись всем телом, Вера вдруг сказала:
– Думаешь, я не знаю? Это ж ты его посадил.
– Кого? – не понял Николай.
– Прекрасно знаешь, о ком я говорю.
– Вера! Как я мог это сделать, ты сама подумай?! Я же ранен был, память потерял! И до этого знать не знал, где Сергей и что с ним.
Но Вера только многозначительно усмехнулась, а потом добавила:
– И не подходи больше к Гришеньке! Не доверяю я тебе. Извести его хочешь, знаю.
– Что ты несешь? Я люблю мальчика! – воскликнул Николай, содрогнувшись от чудовищной несправедливости обвинений и еще не понимая, что это только начало: самое страшное впереди…
Сергей смотрел на друга с ужасом: «Кто бы мог подумать, что так все обернется! Значит, вот что мы с Ольгой видели тогда в Верочке… Видели, но не понимали».
– Потом все как-то стабилизировалось. Обострения, конечно, бывали – весной и осенью. Хорошо хоть, лекарства принимала! Очень боялась опять в больницу попасть, – продолжал свой рассказ Николай. – Но когда она узнала про тебя и Витошу… В общем, с тех пор все хуже и хуже. Вот уже третий раз сдаю ее в стационар. С одной стороны, там подлечивают. А с другой… Это такой кошмар. Вера там страдает. Но иначе мы не справляемся. Она два раза пыталась покончить с собой. Один раз – там, другой – дома. Вот так мы и живем.
– Я не знаю, что сказать… Просто не знаю! Если мы с Ольгой можем хоть чем-то помочь…
– Вряд ли. Понимаешь, ты для нее как спусковой крючок. Увидела, услышала – все, понеслось. Я сам не сразу понял, как это работает. Знаешь, сколько специальной литературы прочел? Но и они не сильно разбираются, я заметил. Все эти психиатры. Одни термины: шизофрения, психоз, невроз, всякое такое… На всякий чих – свой термин. «Они вам скажут на латыни, что ваша дочь больна», – помнишь, у Мольера? Но назвать болезнь – не значит понять! А почему это возникает? Как работает? Что вообще происходит с человеком? И не уверен я, что лечат правильно. Глушат лекарствами, а толку? Да ладно, что уж теперь. Седой, ты прости, что я тогда скандалил с тобой. Да еще ударил! Это просто от безысходности. Не так уж ты и виноват. Мне кажется, я понимаю, почему ты… тогда… в сорок третьем…
– Я тоже наконец понял. Когда Вита забеременела, осознал. Это была короткая передышка во время войны. Мирный дом, красивая женщина… Я как-то даже забыл, кто она, понимаешь? Просто красивая женщина. А завтра снова на передовую, снова в бой, и легко могут убить, и ничего не останется от меня, ничего! Была эта мысль: вот мой шанс оставить свое продолжение в мире! Была. Прости.
– Ты в каких войсках служил? Я – в артиллерии. Под Брестом меня накрыло, в августе сорок четвертого. А то извещение – помнишь? По ошибке прислали. Смирновых много, вот и ошибся писарь, на отчество не посмотрел. А я тогда вполне жив-здоров был.