– Это может пролить свет на натуру мисс Капистрании, – пожал плечами Брайант. – Нам нужно выяснить, была ли она с кем-либо близка и всякое такое.
У Елены Пароль было рукопожатие, напоминавшее мертвую хватку крота, и улыбка до такой степени фальшивая, что ей впору было баллотироваться в парламент.
– Огромное спасибо, что нашли время увидеться с нами, – сказала она Мэю, словно просила его присутствовать на прослушивании. Ее голосовые связки вибрировали, придавая каждому слову драматизм, и каждое произнесенное замечание звучало как декларация. Мэй чувствовал, как у него встают дыбом волосы на шее от инстинктивной неприязни. – Я им ни слова не сказала, – поведала она театральным шепотом. – Туда, где мы обнаружили труп, вход воспрещен, но они считают, что дело в ремонте лифта. Все сюда! – Она захлопала в ладоши и ждала, пока все члены труппы предстанут перед ней. – Это мистер Мэй, а это мистер… – Она наклонилась к Брайанту. – Извините, не расслышала вашего имени.
– Мистер Брайант.
– О, как спички,[11]
вот забавно. Это ваш псевдоним?– Нет, вовсе нет, – огрызнулся Брайант.
Елена повернулась к своей труппе.
– Мистер Брайант, – объявила она, зажав язык между зубами, старательно растягивая имя на два слога. – Они хотят задать вам несколько вопросов насчет мисс Капистрании. Это не должно отнять у нас слишком много времени, не так ли, мистер Мэй? Нам предстоит еще немало сделать. Возможно, вы сможете расспросить их не на виду у солистов. Видите ли, это может выбить их из колеи. Я вынесу для вас складной стул и поставлю его подальше, так что постарайтесь не шуметь, огромное вам спасибо.
Публично поставив Мэя на место, она восприняла его молчание как согласие, засунула руки в мешковатые брюки цвета хаки и направилась к труппе. Брайант чувствовал себя так, словно его выгнали из зрительного зала. В поле зрения Елены попадали лишь те мужчины, коих она находила привлекательными, и, несомненно, к таковым относился и Джон Мэй. Не скрывая раздражения, Брайант заковылял по направлению к сцене.
Он обнаружил, что грузовой лифт отгорожен деревянными козлами, а к ним бечевкой привязаны картонные щиты «Проход запрещен». Лифт не привлек бы внимания, даже если бы Елена задействовала его в спектакле. Электрооборудование было отключено, но Брайант, вынув из кармана фонарик и посветив им в шахту, тут же увидел бурые вертикальные потеки на бетонном перекрытии между этажами. На другой стороне лестничного колодца слабый луч света выхватил из темноты чью-то скрюченную фигуру. Она повернулась и уставилась во все глаза.
– Господи, Брайант, ты меня до смерти напугал, – произнес Ранкорн. – Неужели необходимо подкрадываться? Я же мог это выронить. – Он держал что-то, зажатое пинцетом.
– Что это такое? – спросил Брайант.
– По виду – мышечная ткань, возможно, оторвалась от лодыжки жертвы, когда ее раздробили. У этих лифтов нет блокировки, если в механизм попадает инородное тело?
– Им уже полвека. Тогда о безопасности не задумывались. При королеве Виктории во время любого строительства погибало несколько рабочих, их, можно сказать, приносили в жертву.
Доктор Ранкорн, судмедэксперт отдела, был одним из лучших в своей области, однако отличавшее его чувство превосходства вкупе с педантичностью госслужащего отталкивало практически всех, кто вступал с ним в контакт. Последнее было бедой отдела аномальных преступлений: штат его был укомплектован сотрудниками, от которых отказались другие ведомства, невзирая на их квалификацию. Доктора Ранкорна особенно раздражал Брайант, чье интуитивное отношение к научному расследованию в лучшем случае выглядело неуместным, а в худшем – непрофессиональным.
– Я еще здесь не закончил, – предупредил он, – так что не стоит туда-сюда ходить и все трогать.
– А я и не собирался, – обиженно ответил Брайант. – Вы, конечно, не считаете, что это был несчастный случай, не так ли?
– Чертовски странно, согласен, но бывает и не такое.
– При такой гипотезе трудно себе представить, каким образом ее ступни оказались на жаровне с каштанами, – заметил Брайант.
– Освальд Финч оформил получение трупа в Центральном управлении Вест-Энда и уже сделал несколько анализов, полагая, что она могла быть одурманена тем или иным наркотиком – притом отнюдь не насильственно введенным. Такое водится за артистическими натурами. – Ранкорн засопел, поднявшись и разгибая спину. – Не знаю, почему он не в состоянии первым делом выявить более очевидные причины смерти, как у всех людей: остановку сердца или что-то в этом роде. Я уверен лишь в том, что ее ступни оторвало и она при этом не сопротивлялась. Есть пара еле заметных отпечатков от каблука на лестничной площадке, ничего сверхъестественного. Хотя наводит на размышления.
– Почему?