Темный карнавал

Затем встал и направился в ванную. Мари выключила свет. Теперь лишь тоненькая желтая полоска светилась под дверью ванной. Мари вновь прислушалась к своему сердцу. Оно стучало ужасно быстро – не меньше ста пятидесяти ударов в минуту. И снова изнутри ее тела исходил какой-то отвратительный дребезжащий гул, как будто во всех ее костях завелись синие бутылочные мухи[85] – и теперь жужжат, жужжат, жужжат… Она пыталась смотреть перед собой, но глаза ее будто перевернулись внутрь и видели только сердце. Сердце, которое разрывалось на части в ее грудной клетке.

В ванной шумела вода. Мари слышала, как он чистит зубы.

– Джозеф!

– Да, – отозвался он из-за закрытой двери.

– Пойди сюда.

– Что тебе нужно?

– Я хочу, чтобы ты обещал мне кое-что. Пожалуйста, прошу тебя…

– Но что?

– Сначала открой дверь.

– Я спрашиваю – что? Что именно? – раздался голос из-за закрытой двери.

– Обещай мне… – сказала Мари и запнулась.

– Ну – что, что тебе обещать? – спросил Джозеф, прервав затянувшуюся паузу.

– Обещай мне… – снова начала Мари и снова замолчала.

На этот раз он ничего не сказал. Мари обнаружила, что ее сердце стучит в унисон с часами. Где-то за окном скрипнул фонарь.

– Обещай мне, если что-нибудь… случится… – услышала она свой голос – такой глухой и далекий, будто она была на одном из окрестных холмов и оттуда с ним разговаривала, – …если что-нибудь случится со мной, то ты не дашь похоронить меня на этом кладбище, рядом с этими мерзкими катакомбами!

– Ну, не глупи, – отозвался Джозеф из-за двери.

– Ты обещаешь? – переспросила она, глядя расширенными глазами в темноту.

– Зачем ты заставляешь меня обещать всякие глупости!

– Обещай, пожалуйста, обещай… Ты обещаешь?

– Утром ты поправишься, дорогая, – продолжал твердить он.

– Все равно обещай – иначе я не усну. Я смогу заснуть, только если ты скажешь, что никогда не оставишь меня там. Я не хочу, не хочу стоять там…

– Ну, честное слово! – воскликнул Джозеф, теряя терпение.

– Пожалуйста… – умоляла Мари.

– Ну почему я должен обещать тебе такое, почему? – сказал он, – Завтра тебе будет лучше. И вообще, что ты так переживаешь? Ты бы отлично смотрелась в этих катакомбах. Слева – мистер Гримасоу, справа – мистер Разиньрот… – Джозеф заразительно рассмеялся, – а если еще с веточкой бугенвиллеи в волосах…

Мари молча лежала в темноте.

– Ну скажи, правда же? – спросил он сквозь смех из-за двери.

Она ничего не ответила.

– Правда же? – переспросил он.

Внизу на площади послышались чьи-то тихие шаги – и удалились.

– Эй! – позвал он, продолжая чистить зубы.

Мари лежала, вперив глаза в потолок, и грудь ее часто-часто вздымалась – и все чаще и чаще – воздух вырывался из ее ноздрей – а в уголке рта показалась тоненькая струйка крови. Глаза ее были широко распахнуты, руки неистово терзали края простыни.

– Эй! – снова окликнул он из-за двери.

Мари не ответила.

– Правда… – сам себе ответил Джозеф. – Истинная правда, – сказал он, полоща рот под краном, – и не сомневайся…

Со стороны ее кровати не доносилось ни звука.

– Странные все-таки существа эти женщины, – сказал Джозеф, обращаясь к своему отражению в зеркале.

Мари все так же лежала на кровати.

– Точно тебе говорю, – продолжал бубнить он, с бульканьем полоща горло антисептиком и громко сплевывая в раковину, – завтра утром ты будешь в норме…

Ни слова в ответ.

– Нам починят машину.

Ни слова.

– Утро вечера мудренее. – Он открутил крышечку и стал протирать лицо освежителем. – Думаю, они закончат чинить уже завтра. Ну, в крайнем случае – послезавтра. Ты ведь не против провести здесь еще одну ночь?

Мари ничего не отвечала.

– Не против? – переспросил он.

Никакого ответа.

Полоска света под дверью расширилась.

– Мари!

Он открыл дверь.

– Спишь?

Она лежала, глядя перед собой расширенными глазами, грудь ее тяжело вздымалась.

– Ну, значит, спишь, – заключил он, – спокойной ночи, дорогая.

Джозеф лег в кровать.

– Устала, наверное.

Она не ответила.

– Устала… – повторил он.

За окном ветер качал фонари. Комната была темной и длинной, как тоннель. Через минуту Джозеф уже спал.

А Мари все так же лежала с открытыми глазами, и грудь ее то поднималась, то опускалась, и на руке тикали часы…

В такую погоду было здорово проезжать через тропик Рака. Сверкающий автомобиль мягко подпрыгивал на ухабах, петлял между зелеными сопками, с ревом вписывался в крутые повороты, оставляя за собой легкое облачко дыма и все больше приближаясь к Соединенным Штатам. В автомобиле сидел Джозеф – как всегда, свежий, румяный и в панаме. На коленях у него уютно свернулся неизменный фотоаппарат – он не расставался с ним даже за рулем. К лацкану его коричневого пиджака была пришпилена черная шелковая ленточка. Оглядывая проносящийся пейзаж, он рассеянно взмахнул рукой – словно обращался к попутчику… но осекся. Тут же его губы тронула глуповатая улыбка – он снова отвернулся к окну и принялся мычать себе под нос какой-то мотив. В то время как правая его рука тихонько подкрадывалась к соседнему сиденью…

Оно было пусто.