Темный огонь

– Похоже, вы воображаете, что разбираетесь в деле лучше коронера? – насмешливо спросил Нидлер.

Подобная наглость со стороны дворецкого уязвила меня больше, чем все нападки сэра Эдвина. Я ощутил, что внутри что-то щелкнуло.

– Насколько я понимаю, ваш слуга уполномочен выражать мнение хозяина? – осведомился я саркастическим тоном.

– Дэвид совершенно прав, – отрезал сэр Эдвин. – Всякому ясно, вам заплатили за то, чтобы вы запутали это очевидное дело.

– Кстати, вы имеете представление о том, что это такое – пытка прессом? – спросил я.

Двое членов Городского совета, поднимавшиеся по ступенькам, удивленно обернулись на мой излишне громкий голос, но я уже ни на что не обращал внимания.

– Осужденный на подобную пытку несколько дней лежит, придавленный каменными плитами, задыхаясь, изнывая от голода и жажды, и мечтает лишь об одном – чтобы хребет его поскорей сломался, положив конец адским мучениям.

По лицу Сабины потекли слезы. Сэр Эдвин с сочувствием взглянул на нее и вновь вперил в меня полыхающий злобой взгляд.

– Как вы смеете расписывать подобные ужасы перед моей несчастной дочерью! – взревел он. – Вы что, не понимаете, какую скорбь испытывает сестра, потерявшая брата! Какую скорбь испытывает отец, потерявший сына! Впрочем, где вам понять, гнусный, уродливый крючкотвор! У вас ведь нет ни семьи, ни детей. Нет и никогда не будет!

Гнев исказил его лицо, в уголках рта скопилась слюна. Уже несколько человек стояло на ступеньках, наблюдая за потешной сценой. У некоторых ругательства, которыми осыпал меня сэр Эдвин, вызывали сочувственный смех. Не желая, чтобы имя Элизабет прозвучало в присутствии всех этих зевак, я решил прекратить склоку. Не удостоив сэра Эдвина ответом, я двинулся своим путем. Нидлер попытался преградить мне путь, но я метнул в нахального дворецкого столь гневный взгляд, что он счел за благо ретироваться. Множество любопытных глаз глядело мне вслед, пока я шел к конюшням, где оставил Канцлера.

Руки мои дрожали, когда я отвязывал поводья. Я погладил Канцлера по голове, словно ища у него утешения, и старый конь, надеясь, что я принес ему что-нибудь вкусное, ткнулся влажными губами мне в ладонь. Ярость сэра Эдвина вывела меня из душевного равновесия. Судя по всему, жгучая ненависть, которую он испытывал к Элизабет, окончательно затмила его рассудок, не оставив места для сомнений и колебаний. Впрочем, возможно, сэр Эдвин прав: мне, никогда не имевшему детей, трудно понять чувства отца, потерявшего единственного сына. Я перекинул через плечо сумку с книгами, забрался в седло и двинулся по улице. К счастью, сэр Эдвин и его спутники уже ушли.

Я ехал вдоль городской стены к северу, туда, где располагался упраздненный францисканский монастырь Святого Михаила. Он находился на улице, вдоль которой добротные дома соседствовали с жалкими развалинами. Вокруг было пустынно и тихо. Монастырь оказался небольшим, церковь его вряд ли превосходила размерами самую обычную приходскую. Церковные двери были широко распахнуты, и, радуясь подобной удаче, я спешился и вошел.

Оказавшись внутри, я заморгал от удивления. По обеим сторонам нефа возвышались тонкие деревянные перегородки. Шаткие ступеньки вели к многочисленным дверям, за которыми, как видно, находились крохотные каморки. Центр нефа представлял собой узкий проход, на каменных плитах пола лежал толстый слой пыли. Боковые окна были скрыты перегородками, так что в нефе царил сумрак: свет проникал сюда сквозь единственное окно, расположенное на хорах.

У дверей были прикреплены два больших железных кольца. Судя по красовавшейся на полу куче засохшего навоза, здесь привязывали лошадей. Оставив Канцлера, я двинулся по нефу. Сразу было видно, что Билкнэп не счел нужным тратить большие деньги на перестройку церковного здания. Возведенные им перегородки казались такими хилыми, что могли в любую минуту рухнуть.

Одна из дверей, выходящих на дощатый помост, была открыта. Бросив туда взгляд, я разглядел скудно обставленную комнату, освещенную разноцветными отблесками света, льющегося из витражного окна, которое служило наружной стеной убогого жилища. Изможденная пожилая женщина, заметив меня, вышла на лестницу; деревянные ступеньки слегка прогнулись под ее ничтожным весом. Она враждебным взглядом окинула мою черную мантию.

– Что, законник, вы, видно, пришли по поручению владельца этого дома? – спросила она. В голосе ее ощущался сильный северный акцент.

– Нет, сударыня, – ответил я, коснувшись шляпы. – Я представляю Городской совет и явился сюда, чтобы осмотреть выгребную яму. Нам поступили жалобы на то, что она пребывает в плачевном состоянии.

– Это не яма, а просто кошмар! – проворчала женщина, скрестив руки на груди. – Ею пользуются тридцать человек – все, кто живет здесь, в церкви и во внутреннем дворе. Вонь стоит такая, что могла бы повалить с ног быка. Ей-ей, мне жаль тех, кто живет в соседних домах. Но нам-то что делать, скажите на милость? Мы ведь живые люди и должны справлять свои надобности!