Темный путь. Том второй

Люди, как звери, метались в дыму и в огне. Ветер неистовствовал, пламя клокотало. Помню, маленькие железные шкафчики горели, как деревянные клетки. И что в особенности поразило меня, это — отсутствие пожарных и полиции. Я после узнал, что все пожарные команды были измучены предшествовавшими пожарами, все трубы были перепорчены. Одним словом, огню была предоставлена полная свобода. Только гораздо позднее привезли паровую трубу и стали ею действовать со стороны Фонтанки.

XXXVI

Не знаю почему, мне хотелось идти дальше в это моря огня и суматохи. Может быть потому, что пожар захватывает и раздражает. Заразительно общее настроение; оно извращает наши желания и стремления. Но только что я сделал несколько шагов, как чья-то рука сзади налегла на мое плечо и грубый голос спросил меня:

— Куда вы?

Я обернулся. Передо мной стоял какой-то мужик или мастеровой работник в обдерганном и замасленном полушубке, с всклокоченной рыжей бородой.

— Куда вы? — повторил он. — Здесь нам не место. Здесь нашего брата бьют и жгут! — Я смотрел на него с недоумением.

Он наклонился ко мне и прошептал быстро:

— Бейдель. Вчера у Бергенблата познакомились. Не узнаете?.. Ступайте! Ступайте!.. — И он сильными руками повернул меня к выходу и исчез в толпе.

Я бросился в ту сторону, куда он пропал. Но впереди гуще столпился народ. Там, очевидно, что-то происходило. Что-то напоминало стаю голодных собак, рвавших добычу. Крики и рев, кажется, заглушали шум пожара. Я двинулся к этой кучке людей, но вдруг она расступилась, и я увидел какого-то бледного человека, маленького, с искаженными чертами лица, у которого тащили и рвали из рук в разные стороны громадный узел. Бейдель держал человека под руку и защищал его.

— В полицию! — кричал он. — В квартал!

— Не надо полиции! Не надо! Мы сожжем его! — И толпа с новой яростью кинулась в общую свалку и меня оттолкнули. Я видел только, как все смешалось в какую-то безобразную кучу, из которой что-то понесли туда, где кипело сплошное море огня, и с диким звериным криком бросили это что-то, с размаху, в огонь.

Пронзительный, раздирающий крик завершил эту безобразную сцену.

XXXVII

На одно мгновение у меня затуманилось в глазах.

Я не чувствовал, как меня толкали, влекли и очнулся опять на углу Мучного переулка.

Подле меня совершалась какая-то сцена. На панели лежала женщина и горько плакала, и билась о каменные гранитные плиты. Подле нее стоял городовой и два каких-то мужичка, как будто сидельцы, которые что-то толковали ей и убеждали.

Я нагнулся к ней. Мне показалась она такой жалкой, в этом беспомощном горе и тяжелом отчаянии, ее затасканный бурнусик был изорван, опален, так же как и волосы. И когда она отняла платок от лица и взглянула на меня, то я с радостным криком «Жени!..» в одно мгновение подхватил ее и поднял с тротуара.

Она ухватилась за меня обеими руками и продолжала рыдать и биться на моей груди; а я весь дрожал и влек ее дальше. Но будочник задержал нас.

— Ваше благородие, — сказал он, прикладывая руку к козырьку. — Пожалуйте в квартал. Мы обязаны, ваше благородие, доставить ее в квартал. — И он взял Жени под руку. Оба мужичка тоже поддержали:

— Нет! Так нельзя, ваше благородие, — подхватил один. — Она, может, и есть самая поджигательница. Кто их разберет!..

И мы пошли в квартал Спасской части.

Но мы не прошли и двух-трех шагов, как нервное напряжение, которое, очевидно, овладело ей, оставило ее и она лишилась чувств, и если б я не поддержал ее, то она снова упала бы на тротуар. Я быстро подхватил ее на руки и понес. Городовой позвал извозчика и усадил нас, а сам взял другого и, захватив одного из мужичков, поехал за нами.

В квартале мы никого не нашли, кроме какого-то запасного писаря. Я спросил стакан воды и опрыскал Жени. Но она не приходила в себя. Нашлась у кого-то склянка с нашатырным спиртом, и с помощью его мне наконец удалось привести ее в чувство. В это время вошел помощник частного пристава и покосился на всех нас.

— Вот, ваше высокоблагородие, — отрапортовал будочник, приложив руку к козырьку, а другой указывая на Жени, — на пожаре взяли. Вот и свидетели… Тряпки бросала… насеренные…

— А вам, ваше высокоблагородие, что угодно? — обратился частный ко мне.

— Ничего… Это моя добрая знакомая. Я только пришел проводить ее.

— Позвольте допрос снять, — сказал он важно и покосился по сторонам, бренча шпорами. Он вошел в следующую комнату и велел привести к себе Жени. Она была так слаба, что все время, сидя на стуле, опиралась головой о мою руку. Я сам отвел ее в комнату и поддерживал ее во время допроса.

XXXVIII

— Она будет сродственница ваша? — спросил меня помощник пристава, садясь за стол, покрытый сукном.

— Нет! Хорошая знакомая, из одной губернии. Я знаю все их семейство. Теперь, знаете ли, времена подошли такие смутные, бурные.

— Да-с! Да-с! Времена смутные. Справедливо изволили сказать. — И он быстро перебирал пачку бумаг, лежащую у него на столе, потом вынул из другой пачки допросный лист.