Темный силуэт

О том, что надо бежать, он понял сегодня, когда увидел, как из бетонной могилы вызволяли тело его жертвы, — профессора Поссе. А ведь как всё прекрасно складывалось! После смерти сводного брата, заболевшего тяжёлой формой чахотки, немалая часть облигаций «Общества Армавиро-Туапсинской железной дороги», согласно духовному завещанию последнего, перешла к нему. И первая серьёзная выплата процентов по облигациям за прошедший год должна была состояться пятнадцатого июня. «Всего через пол-апреля, май и половину июня, то есть через два месяца, моя жизнь должна была измениться до неузнаваемости, и я покинул бы этот неумытый городишко с покосившимися заборами Полтавской улицы, вечными вымоинами Казачьей, свалками мусора на Тенгинской и бесконечными грязными кабаками на Екатерининской, — мысленно рассуждал он. — Для начала я бы женился, а потом купил бы себе уже не облигации, а пакет акций «Общества Армавиро-Туапсинской железной дороги» и переехал бы с молодой женой в меблированные комнаты на Невском проспекте. А позже, к сентябрю, когда закончилась бы постройка южного мола и волнолома, а на месте нынешнего пассажирского порта появилась бы пристань с двумя складами и железнодорожными путями, мои акции поднялись бы в цене, как минимум, раза в два. В декабре года вышел бы новый отчёт общества и ценные бумаги вновь бы поднялись в цене процентов на тридцать-сорок. Хороший гешефт! Разве это не достойная награда человеку, годами сносившему унижения от своего старшего сводного братца? Иногда казалось, что уже не вытерпеть, но Господь смилостивился и вразумил больного передать мне часть облигаций. А сколько пришлось умолять, просить, стоя на коленях перед ложем умирающего и клясться, что после смерти его жена и дети не останутся без родственного присмотра? Поверил. Часть облигаций отписал, но деньги на счетах, недвижимость и остальные ценные бумаги оставил жене и детям. Справедливо? Нет! Но даже и этим вполне скромным мечтам не суждено было бы сбыться, если бы чокнутый профессор передал газетчикам расчёты, из которых явствовало, что постройка нового порта ведётся из негодных материалов. По его словам, в строительстве допущена чудовищная ошибка и через два года, мол, начнёт рассыпаться и уходить под воду. А потом и пристань. Узнай об этом заёмщики — всё, крах! Облигации бы обесценились, а там и до банкротства недалеко. И прощай, мечта. Прощай молодая жена и комнаты на главной столичной улице. Слава Создателю, что Поссе проговорился. Убедить его выбраться вечером на, мол, якобы для того, чтобы привести доводы на месте труда не составило. Нет, я не пачкал руки злодейством и не брал грех на душу. Смертоубийство совершил другой. Для этого пришлось расстаться со ста рублями. Сумма двухмесячного жалования… В последний момент, обречённо глядя на волны, профессор почувствовал неладное и сказал, что оставил у нотариуса три письма, которые в случае его смерти должны будут отосланы в три газеты: одно — в «Туапсинские отклики», другое — в «Черноморскую газету» Новороссийска, а третье — в Санкт-Петербургские «Биржевые ведомости». Но деньги были заплачены, и саван смерти уже висел над его головой. Потому и пришлось придумывать весь этот цирк с «молочником», свечами, «Летучей мышью» и абажуром. Но зря. Оказалось, что профессор блефовал. Никаких писем никому не оставлял. А метрдотеля совсем не жалко. Жаден оказался братец и глуп. Да и Кузьме давно пора было сгинуть. Рвань каторжная. Заплечных дел мастер. Как таких супостатов только земля носит? А с Ардашевым справиться не смог. Слабак. Надобно было порешить ставропольского гостя ещё в первый вечер, как только он появился. Этого я не додумал. Жаль, что моя поездка в Новороссийск для отправления телеграммы якобы от имени Поссе и срочное возвращение обратно оказались бесполезными. Одно радует — выигрыш в лотерею. Пятьдесят тысяч — сумма немалая. Сумел-таки профессор разгадать тайну «счастливых чисел», сумел! Масоны бились, розенкрейцеры ломали копья, но всё напрасно, а у него получилось. Жаль формулу не удалось найти. Остался лишь выигрышный билетик. Правда, пришлось попотеть, прежде чем его отыскал. Это ж надо было додуматься вставить крохотную бумажку в альбом для фотокарточек!.. Только вот с очками неувязка вышла. Мои пропали. Неужто профессор по ошибке забрал мои, а я его? Это могло произойти только в последний вечер, когда он в своём кабинете мне формулы писал про коррозию металла и разрушение бетона. Точно помню, что я доставал очки. И он… А потом я уговорил его поехать на мол. К нам подошёл Кузьма. Профессор заподозрил неладное и стал говорить про нотариуса, письма, газеты, но было поздно… Кузьма ударил его по голове молотком, потом обыскал бездыханное тело и сказал, что кроме очков ничего нет. И я поверил. Футляры! Вот в чём беда! Они у нас одинаковые… А когда Кузьма опустил труп и включил бетонный шланг, профессор вдруг ожил. Я был не в силах на это смотреть и отвернулся… Скорей бы поезд тронулся».