Тень Эндера

Конечно, Виггин. Боб не видел никого другого на этом месте. Виггин поймет, как использовать их с наивысшей эффективностью для пользы дела.

И Боб знал, где будет он сам. Рядом с Виггином. Взводный командир, только самый доверенный. Правая рука Виггина. Такой, что, когда Виггин будет близок к совершению ошибки, сможет указать на нее и предотвратить. И он будет так близок к Виггину, что, может быть, наконец-то поймет, почему Эндер – классный парень, а он, Боб, – нет.

Сестра Карлотта пользовалась своим новым, очень высоким допуском, как скальпелем, прорезая им путь в секретнейшие хранилища информации, там подбирая крошки сведений, тут задавая новые вопросы, разговаривая с людьми, не имевшими ни малейшего представления о цели ее исследований и не понимавшими, почему ей известны глубочайшие тайны, связанные с их работой. Все это сестра Карлотта складировала в своем мозгу и частично в тех секретных записках, которые передавала полковнику Граффу.

Но иногда она вздымала свой допуск, как мясницкий топор, чтобы пробиться сквозь толпы тюремщиков и офицеров службы безопасности, которые, обнаружив столь высокий уровень доступа у столь мелкой сошки, позволяющий ей знать-все-что-угодно, тут же бросались выяснять, не подделка ли ее ключ. И тогда на них орало такое большое начальство, что чиновничья мелюзга до конца жизни сожалела, что не отнеслась к сестре Карлотте как к самому Господу Богу.

И вот наконец она сидит лицом к лицу с отцом Боба.

Или, если точнее, с человеком, который был ему почти что отцом.

– Я хочу поговорить с вами о вашем предприятии в Роттердаме, – сказала она.

Он состроил кислую мину:

– Я уже сообщил обо всем. Именно поэтому я еще жив, хотя и не уверен, что сделал правильный выбор.

– Мне сказали, что вы просто фонтанировали информацией, – сказала сестра Карлотта без всякого сочувствия. – Я никак не ожидала, что все это выйдет на поверхность с такой скоростью.

– Идите к дьяволу! – ответил он, поворачиваясь к ней спиной.

На нее это не подействовало.

– Доктор Волеску, материалы вашего дела говорят, что на «ферме» в Роттердаме у вас было двадцать три ребенка, предназначенные для разборки на органы.

Он промолчал.

– И это очевидная ложь.

Молчание.

– И как ни странно, я знаю, что эта ложь не ваша. Ибо мне известно, что это была вовсе не «ферма» черных трансплантологов и что причина того, что вы еще живы, кроется в вашем согласии признать, что именно вы организовали эту лабораторию. И чтобы продолжать жить, вы пообещали, что никогда и ни с кем не станете обсуждать, что там происходило на самом деле.

Он развернулся к ней вполоборота, чтобы иметь возможность бросить на нее косой взгляд.

– Покажите мне еще раз тот допуск, который вы пытались вручить мне, когда пришли.

Она показала. Он долго и тщательно его рассматривал.

– Что вам известно? – спросил он.

– Я знаю, что ваше настоящее преступление состояло в продолжении запрещенных исследований. У вас же к этому времени уже имелись оплодотворенные яйцеклетки, подвергнутые определенному, очень деликатному воздействию. Вы повернули «ключ Антона». Вы хотели, чтоб дети родились. Вы хотели узнать, какими они станут.

– Если вы все это знаете, то зачем пришли ко мне? Все это есть в документах, которые вы, видимо, читали.

– Ничего подобного, – ответила сестра Карлотта. – Я не охотница до исповедей, и меня не интересует наука. Я хочу знать о детях.

– Они мертвы, – ответил он. – Мы убили их всех, когда узнали, что нас засекли. – Он посмотрел на нее с горечью. – Да, это инфантицид. Двадцать три убитых ребенка. А поскольку государство не пожелало признать, что такие дети действительно существовали, то меня не стали обвинять в убийстве. Но Бог меня осудил. Он еще предъявит мне свои обвинения. Вы поэтому здесь? Это Он дал вам такой высокий допуск?

– И вы еще способны на подобные шутки? Все, что я хочу знать, – это то, какую информацию вам удалось собрать в ходе эксперимента.

– Ничего я не узнал. Времени не хватило. Это были еще младенцы.

– Они были у вас почти год. Они развивались. Все работы, сделанные после открытия Антона, носили теоретический характер. Вы же наблюдали развитие детей.

Медленная улыбка проступила на его лице.

– Повторяется история с нацистскими врачами-преступниками? Презираете меня за то, что я сделал, но хотите знать результаты исследований.

– Вы следили за их ростом, за их физическим развитием, за интеллектуальным прогрессом…

– Мы как раз только собирались приступить к исследованию интеллектуального потенциала. Проект не финансировался извне. Так что все, что у нас было, – большая теплая комната и самое необходимое для обеспечения жизнедеятельности.

– Тогда расскажите об их телах. Их моторика?

– Маленькие, – ответил он. – Родились крошечными, росли медленно. Все мельче и легче нормы.

– Но очень умные?

– Рано начали ползать. Издавали звуки, словоподражания куда раньше нормальных детей. Я их редко видел. Не мог рисковать разоблачением.

– Ваш прогноз?

– Прогноз?

– Да, их будущее – каким оно вам представлялось?

– Смерть. Это удел всех. К чему эта болтовня?