Тень и Коготь

– Нет, из всех сказок я знаю только эту, – ответил он и склонился к Иоленте: – Позволено ли мне продолжить, о прекраснейшая из женщин?

Мое внимание привлекли дневной свет впереди и сумятица в потоке экипажей, перегородивших дорогу – некоторые, желая повернуть назад, нахлестывали упряжки и пытались бичами расчистить себе путь.

– …и показала она семена те владыкам человеческим, и сказала, что, если не покорятся ей, бросит она семена в море, положив тем конец миру. Ее схватили и разорвали на куски, ибо господство их было абсолютным стократ против власти нашего Автарха…

– …да увидит он Новое Солнце, – пробормотала Иолента.

– Чего же они так испугались? – спросила Доркас, еще крепче сжав мою руку.

В тот же миг она ахнула, залившись слезами, и спрятала лицо в ладонях – щеку ее задел железный кончик плети. Протолкавшись вперед, я поймал за лодыжку ударившего ее возничего и стащил его с облучка. К этому времени ворота гудели от божбы, ругани, воплей раненых и рева испуганных животных. Если Иона и продолжил рассказ, я ничего не слышал.

Возница, сброшенный мной с облучка, должно быть, умер мгновенно. Дабы произвести впечатление на Доркас, я хотел подвергнуть его пытке, называемой у нас «Два абрикоса», но он упал прямо под ноги толпы и тяжелые колеса телег. Даже крик его в общей суматохе не был услышан никем.

Здесь, мой читатель, проведя тебя от ворот до ворот – от запертой, окутанной туманом решетки ворот некрополя до этих, в клубах дыма и пыли, быть может, величайших во всей вселенной и во все времена, – я сделаю паузу. Пройдя в первые, я начал путь, что привел меня ко вторым, войдя же во вторые, пошел новой дорогой – дорогой длинной и долгой, сквозь леса и поля за пределами Града Несокрушимого, сквозь горы и джунгли севера.

Здесь самое время сделать привал, и если ты, читатель, откажешься следовать за мною дальше – что ж, я тебя не виню. Дорога сия нелегка.

Коготь Миротворца

Но сила по-прежнему исходит из терний твоих,И из глубин твоих звучит музыка.

Твои тени лежат на сердце моем, словно розы,И ночи твои подобны крепкому вину.

I

В Сальте

Прекрасный лик Морвенны парил в одиноком луче света, обрамленный локонами, темными, точно мой плащ. Капли крови из ее шеи гулко барабанили по камням, губы шевелились – беззвучно, вместо слов обрамляя собой (глядя на это, я чувствовал себя Предвечным, который приник оком к прорехе в ткани, отделяющей Бесконечное Бытие от Мира Времени) ферму, и мужа Морвенны, Стахия, в муках мечущегося на постели, и малыша Чада, омывающего водой из пруда раскрасневшееся от жара лицо.

Снаружи истошно, точно одна из ведьм, взвыла обличительница Морвенны, Евсевия. Я двинулся к решетке, чтобы велеть ей умолкнуть, но тут же заплутал, заблудился в темноте камеры, а когда отыскал взглядом свет, передо мной распахнулась, зеленой лентой потянулась вдаль дорога, ведущая к горизонту из тени в створе Врат Скорби. Из рассеченной щеки Доркас обильно струилась кровь, и я, несмотря на многоголосые крики и вопли вокруг, явственно слышал, как она каплет наземь. Стена была строением столь огромным, внушительным, что разделяла мир надвое в точности так же, как обычная линия, пустое пространство меж переплетами, разделяет две рядом стоящие книги: за Стеной перед нами высился лес, да такой, что вполне мог оказаться ровесником Урд: исполинские деревья казались утесами гор, укрытыми яркой зеленью. Меж этих «утесов» ущельем тянулась дорога, поросшая свежей травой, а в траве той темнели тела – трупы мужчин и женщин. Горящая кариола пятнала чистый воздух клубами дыма.

Толпе преграждали путь пятеро всадников верхом на дестрие с выгнутыми клыками, инкрустированными лазуритом. Облаченные в плащи и шлемы индантреново-синего цвета, верховые держали в руках пики с пылающими синим пламенем остриями, а лицом походили один на другого куда сильней родных братьев. Поток путешествующих разбивался о всадников, словно волна о камень: одни сворачивали вправо, другие – влево. Миг – и Доркас вырвали из моих рук. Тогда я обнажил «Терминус Эст», готовый срубить всех, оказавшихся между нами, и обнаружил, что удар развалит надвое, от плеча до бедра, мастера Мальрубия, безмятежно стоящего передо мной посреди невообразимой сумятицы, с Трискелем у ноги. Увидев его, я понял, что все это сон, и, даже спящий, сообразил, что прежде наставник являлся мне вовсе не в сновидениях.

Разбуженный перезвоном карильона с Колокольной Башне, я поспешил отшвырнуть в сторону одеяло. Настало время вставать, путаясь в одежде, бежать на камбуз, мешать котлы брата Кока, а заодно стащить и сунуть в рот колбаску – восхитительно сочную, брызжущую жирком, чуть подгоревшую колбаску прямо с жаровни. Пора умыться, пора обслужить подмастерьев, пора повторить уроки, заданные на сегодня мастером Палемоном…