Тень и Коготь

Над водой стелился туман, напомнивший мне поначалу солому, клубившуюся в воздухе в походном храме Пелерин, а после – пар от котла с супом, который брат Кок зимним днем вносил в трапезную. Говорят, в подобных котлах обычно летают ведьмы, но я никогда этого не видел, хотя от Башни Ведьм нашу башню отделяло не более чейна. Тут я вспомнил, что мы плывем через кратер вулкана. Быть может, вулкан этот – огромный котел кумеянки? Мастер Мальрубий в классах рассказывал, что огонь Урд давно погас – вероятно, еще до того, как человек, возвысившись над прочими животными, испятнал лицо мира своими городами. Но ведьмы, говорят, умеют оживлять мертвых. Почему бы Кумской Сивилле не оживить умерший огонь, чтобы вскипятить свой котел? Я опустил руку в воду – вода была холодна, словно снег.

Хильдегрин склонился ко мне и откинулся назад с очередным гребком.

– Идешь навстречу смерти, – сказал он. – Вот о чем ты думаешь; я вижу по лицу. На Кровавом Поле тебя убьют, кем бы ни был твой противник.

– Правда? – ахнула Доркас, схватив меня за руку.

Я не ответил, и Хильдегрин утвердительно кивнул за меня.

– Слушай, а стоит ли туда ходить? Мало ли на свете людей, которые нарушают все правила, однако разгуливают себе спокойно…

– Ты ошибся, – сказал я. – Я вовсе не думал о мономахии либо смерти.

Но Доркас тихо – так, что даже Хильдегрин, наверное, не слышал, – шепнула мне на ухо:

– Думал. Лицо твое было исполнено такой благородной красоты… Чем ужаснее мир вокруг, тем выше и чище мысли.

Я покосился на нее, думая, что она подшучивает надо мной, однако Доркас говорила совершенно серьезно.

– Мир наполовину полон зла, наполовину – добра. Можно наклонить его так, чтобы мысли наши наполнились добром, а можно – так, чтобы злом. – Она подняла голову, точно охватывая взглядом все озеро. – Но в мире их все равно останется поровну; можно только менять пропорцию в разных местах.

– А если наклонить его так, чтобы зло вылилось вовсе? – спросил я.

– Вместо зла можно вылить добро. Но мне тоже иногда хочется наклонить время так, чтобы оно потекло вспять…

– Знаешь, не верится мне, чтобы из-за каких-нибудь внешних несчастий в голову приходили красивые либо мудрые мысли…

– Я сказала «выше и чище», а о красоте не говорила ни слова. Хотя высокие и чистые помыслы, несомненно, по-своему красивы. Давай покажу.

С этими словами она подняла мою руку и прижала ее к своей груди. Ладонь моя легла на мягкий, теплый холмик с маленьким и твердым, точно вишенка, соском.

– Что стало с твоими помыслами? – спросила она. – Разве не сделались они ниже, стоило лишь мне сделать внешний мир приятнее для тебя?

– Где тебя выучили всему этому? – спросил я в свою очередь.

В уголках глаз Доркас тотчас же выступили слезы, прозрачные, словно хрусталики. От мудрости ее не осталось даже следа.

Берег, на котором росли аверны, оказался не столь заболоченным. После долгого пути по сырой, прогибающейся под ногами осоке снова ступать по относительно твердой земле было несколько непривычно. Причалили мы в некотором отдалении от цветов, но отсюда уже было хорошо видно, что это не просто белые крапинки на берегу, а растения – растения вполне определенного цвета, формы и величины.

– Ведь эти цветы – не местные? Не с Урд? – спросил я.

Никто не ответил – пожалуй, я говорил слишком тихо и просто не был услышан никем, кроме, может быть, Доркас.

Столь жесткие, геометрически правильные растения наверняка появились на свет под неким чужим солнцем. Листья их были черны, словно спина скарабея, но их чернота имела странный, очень насыщенный и в то же время прозрачный оттенок. Казалось, они сохранили в себе цвета спектра той безмерно далекой от нас звезды, что испепелила или, напротив, породила жизнь в их родном мире.

Мы пошли к ним. Агия оказалась впереди. Мы с Доркас последовали за нею, а за нами пошел и Хильдегрин.

Каждый лист этих растений был тверд, словно лезвие кинжала, а остротою своей удовлетворил бы даже мастера Гюрло. Цветы – белые, с наполовину сомкнутыми лепестками – казались воплощенной девственностью, оберегаемой сотнями клинков. Крупные и пышные лепестки их казались бы совсем растрепанными, не образуй они все вместе сложный округлый орнамент, притягивающий взгляд, будто вращающийся волчок с нарисованной на нем спиралью.

– Правила хорошего тона, – заговорила Агия, – требуют, чтобы ты сорвал цветок сам, Севериан. Но я пойду с тобой и покажу как. Вся штука в том, чтобы просунуть руку под листья и оборвать стебель у самой земли.

Но Хильдегрин взял ее за плечо.

– Никуда ты не пойдешь, госпожа. Ступай, молодой сьер, раз уж решился на это. А я пригляжу за дамами.

Я был уже в полудюжине шагов от него, но, стоило ему произнести последние слова, застыл на месте. К счастью, в тот же самый момент Доркас крикнула: «Будь осторожен!» – и мне ничего не стоило сделать вид, что задержало меня лишь ее предостережение.