Тень императора

Обычно он охотно шел навстречу их просьбам, но на сей раз у него явно не было настроения веселиться. Звуки, извлекаемые Эврихом из старенькой дибулы, навевали печаль, и он, кажется, вовсе не собирался с ней бороться.

— Если хотите, я попробую спеть «Хвалу снам», сложенную вашим соотечественником — славным Мишгушем. Ничего веселее в голову что-то не приходит, — предложил аррант и, не дожидаясь одобрения гушкаваров, негромко запел:

Упоительны мгновенья, когда явь сменяет сон.

Каждый из нас во сне красавец, и каждого ждет трон.То, что сбыться в жизни нашей не сумело, не смогло,Исполняется, как будто всем безудержно везло.

Старики помолодели, вдовы обрели мужей:Павшие в боях вернулись, сгинувшие средь морей.Все вокруг преобразилось, мы иные, мир иной,То, о чем весь день мечтали, держим крепкою рукой.Как ваятель, как художник, изменяем жизнь во сне,Но не каждый сон, пожалуй, можно рассказать жене.

Чей-то взгляд, когда-то нежный, столько лет прошло, и вдруг:Замираем — неужели? Ты ли это, милый друг?

— Во! Это по-нашему! Давай про милого друга! — одобрительно выкрикнул кто-то из дальнего угла трактира. Кто-то пьяно расхохотался. Афарга зажмурилась, ощутив привычную тяжесть и жжение в груди. О, Алая Мать, ну зачем он поет этим людям? Ну почему, почему у этого арранта, владеющего самым ненужным и бесценным, быть может, самым бесценным на земле сокровищем — нежным и любящим сердцем, нет в нем места для нее?

Из задуманного прямо — многое то вкривь, то вкосьВоплотилось, а иное так и вовсе не сбылось.Как легко во сне прощаем, вспоминаем о друзьях,

Перебарываем робость, пересиливаем страх!…И как трудно пробуждаться, начиная новый день!Он реален, но реальность после сна бледна, как тень.Заплутав в её тенетах лживых дел и лживых слов,Мы растерянно лепечем: «Ночь, пошли хороших снов».

«И все-таки он будет моим! Я напрошусь, увяжусь за ним, умолю взять с собой хоть в Саккарем, хоть в Аррантиаду, хоть на Сегванские острова! И никуда он от меня не денется! — поклялась сама себе Афарга. — Если ему нравятся разбойницы — стану разбойницей. Если ему нужны помощницы-врачеватели — стану врачевателем. А если не получится влюбить его в себя, соблазнить, заставить думать только обо мне обычным способом — зачарую. Заворожу, заколдую, но он будет моим! Все равно не жить мне без него!»

Она не слышала галдежа и пьяных выкриков гушкаваров и очнулась, лишь когда Эврих вновь коснулся певучих струн. И снова он запел не то, чего от него ожидали:

Сегодня особенно чувствую яБренность жизни земной и её тщету.Мы уйдем, но забрезжит опять заря,Подвиг равно осветит и суету…

Он был нелеп и прекрасен. Глядя на него, Афарге хотелось плакать, смеяться и ругаться одновременно. Безусловно, он видел окружавших его людей совсем иными, чем были они на самом деле. Иначе он не стал бы петь им этих песен, не стал бы лечить хладнокровных убийц и мерзавцев, коих среди гушкаваров было пруд пруди. И все же, раз они слушали его и просили петь, какие-то струны их душ ему удавалось затронуть, в чем-то он был им сродни, плоть от плоти, кость от кости…