Тень иракского снайпера

Мы порицаем или одобряем близких и дальних знакомых, их поступки и судьбы, мы про себя уверены, что уж мы‑то никогда не совершили бы ошибок, которые эти люди совершают. И редко, очень редко, пытаемся мы встать по‑настоящему на точку зрения человека, который совершил что‑то, понять именно его обстоятельства. Хотя в теории каждый из нас знает, что именно так и следовало бы поступить. Но это — теория.

Сойти с привычной колеи — когда это случается, человек испытывает очень разные чувства. У Потемкина в этих случаях всегда преобладало удивление. В каких случаях? А в случаях попадания в сообщество людей, связанных занятием, местом или делом, которого ты совершенно не знаешь. Ну, представим себе для примера новичка на ипподроме. Правоверного мусульманина в католическом храме. Или католика в молельном доме баптистов, которые храмов не признают. Можно и проще: поместите человека, который не знает театра, в среду завзятых московских театралов — он почувствует себя чужим, почти что за границей. Потому что все непонятно, даже язык, на котором эти люди общаются, совершенно непонятен, хотя вроде бы нормальный русский язык. И у сыскарей примерно то же. И у преступников! Сообщества — формальные и неформальные — великая сила. И действовать внутри этих сообществ следует только по принятым там правилам, иначе ты заведомо обречен на неудачу.

Когда Потемкин входил на территорию психиатрической лечебницы, где содержался Джон Линк — зеленую, обихоженную, уютную, — он думал как раз о том, что попадает в закрытое сообщество, живущее по своим правилам, ему неведомым. Перед въездом охранник долго проверял документы, звонил кому‑то, что‑то уточнял, а потом пояснил Потемкину: «Вам на паркинг «С», обогнете главное здание — увидите». Олегу уже рассказывали, что больные, представляющие социальную опасность, содержатся в «Утреннем лесу» (так называлась клиника) в специальном крыле здания, имеющем отдельный вход.

Потемкин, однако, вошел сначала в главный корпус, где у него назначен был разговор с лечащим врачом Джона Линка. Сопровождаемый встретившей его у входа медсестрой, прошел Потемкин по уютным коридорам, миновал фойе, где обычные с виду люди читали газеты, мирно беседовали, играли в шахматы. Раздавались тихие звуки фортепиано — это играла пожилая худощавая женщина. Профессионально играла — Потемкин знаком попросил сестру подожать, остановился и прислушался… Хорошо! Женщина продолжала играть, не обращая внимания на происходящее, сосредоточенная только на себе самой.

Миром и спокойствием дышало все вокруг, и если не знать, где находишься, никогда не представить всех драм и трагедий, связанных с каждым из тихих людей, сидящих в уютных креслах.

Темнокожий человек с тонкими усиками поднялся навстречу Потемкину:

— Билл Джекинс. Жду вас.

Ничем не примечательный кабинет — типичный, наверное, для психолога или психиатра. Потемкин знал, что тут очень следят за верностью определений профессии, но не вдавался в детали.

— Рад вас видеть, доктор Джекинс. Спасибо, что нашли время. Шеф клиники сказал мне, что вы, так сказать, куратор Джона Линка.

— Почему «так сказать»? — искренне удивился доктор. — У врачей такая профессия, что люди, которые имеют счастье или несчастье — это уж вы сами судите, — оказаться под нашей опекой, они от нас очень зависят.

У Джекинса была хорошая улыбка — открытая, располагающая. «Если даже это результат профессиональной тренировки — все равно хорошо», — отметил про себя Потемкин. А доктор продолжал:

— Тем более это важно в таких учреждениях, как наше. У нас же, в силу специфики, нет демократических свобод. И многие вопросы жизни пациента — начиная от режима питания и кончая контактами с внешним миром — наш подопечный может осуществить только с моего разрешения.

— Ваши впечатления от мистера Линка?

Джекинс снова улыбнулся:

— Что именно вас интересует? Общее состояние? Поведение? Перспективы?

— В общем, все упомянутое, но давайте я расставлю точки над «i». Как вы понимаете, я мистеру Линку не родственник и не знакомый. Он совершил тяжкое преступление и сознался в этом, вы, конечно, об этом знаете.

Мы ведем сейчас следствие по двум аналогичным убийствам, совершенным совсем недавно. Метод и образ действия преступника очень похожи, поэтому я и приехал сюда.

— Понимаю… — Доктор Джекинс перестал улыбаться. — Вы — профессионал, я — тоже, давайте говорить без околичностей. Вы наверняка задумывались, и не раз, какая тонкая грань существует между обычным человеком и преступником…

И, увидев удивленный взгляд Потемкина, который не ожидал такого начала, Джекинс пояснил:

— Ну, вот живет себе и живет человек — как мы с вами. У него есть свои странности, свои недостатки. Свои достоинства тоже есть наверняка, иначе просто не бывает. И все происходит в его жизни более или менее нормально до тех пор, пока человек однажды не совершает преступление. Государство обязано защищать себя от людей, преступивших закон. К ним применяются меры принуждения. Их изолируют. Но они ведь — и до совершения преступления, и после — остаются обычными людьми.