Тень иракского снайпера

– У меня тоже неплохое чутье, – продолжал Олег. – И если оно меня не обманывает, все будет закончено в ближайшие дни. Все дело в том, чтобы… чтобы больше не было жертв. Знаете, – неожиданно сказал Потемкин, – у Хайяма есть такие рубаи:

Не странно разве – грешный и святой

Встречаются за гробовой чертой.

Но почему никто не возвратился,

Чтобы поведать нам о жизни той?

Сыщики – не поэты, – добавил Олег. – Нам мертвые кое-что рассказывают, даже многое. Но лучше все-таки иметь дело с живыми.

– Мама говорила, что вы ей читали стихи на фарси…

– Она читала, – поправил Олег. – Я слушал. И восхищался.

– Но вы знаете фарси. А сейчас читали эти стихи на английском… Это вы перевели?

– Хотел бы я уметь… – усмехнулся Олег. – Нет, это перевел Хендерсон, который всю жизнь посвятил Хайяму. Но если уж о стихах, я переводил Хайяма на русский. Но все равно – это не так сладко, как в оригинале.

– Сладко? Вы сказали «сладко»? – рассмеялась девушка, и Олег с удовольствием увидел, что деловая часть встречи позади.

– Знаете, есть такая арабская поговорка. Перевожу примерно, по памяти: «Язык языков – арабский. Фарси – сладчайший. Турецкий – самый гордый. А остальные – ничто». Вся великая пэзия Востока создана на фарси. Потому он и вправду сладчайший.

– Никогда не думала, что встречу человека из полиции, который будет мне читать стихи, – сказала Патимат вполголоса.

– Во-первых, я не из полиции. Во-вторых, вам я стихов не читал пока. Хотите, прочту?

И, немного подумав, Олег прочел негромко:

Когда фиалки льют благоуханье

И веет ветра вешнего дыханье,

Мудрец – кто пьет с возлюбленной вино,

Разбив о камень чашу покаянья.

– Это означает предложение выпить? – поинтересовалась Патимат.

– С удовольствием попрошу карту вин.

– Не надо! – сказала девушка решительно. – Мне домой только вчера друзья привезли дюжину «Копполы» 2013 года. Хотите попробовать? – И, глядя на онемевшего Потемкина, добавила просто: – Да, это значит, что я вас приглашаю к себе домой. Потому что вы мне тоже нравитесь.

* * *

В доме у Хасане тем временем события развивались, как говорят американцы, от плохого к худшему. Ариф проснулся через три часа после разговора Хурама с Мириам. Поначалу ничто не предвещало особенно плохого – напуганные родители привыкли к тому, что пробуждение может быть очень разным.

На этот раз сын проснулся тихим и каким-то умиротворенным. То ли действие наркотика еще не прошло до конца, то ли что-то в нем изменилось… Одним словом, родители боялись лишнее слово сказать, чтобы не нарушить минутное благополучие – они знали, насколько любая видимость стабильности с их сыном хрупкая и непостоянная.

От ужина Ариф отказался – впрочем, так бывало всегда, когда он «выходил» из болезненного состояния. Зато с удовольствием пил чай – мать заварила ему «Ахмади» из железной квадратной банки – такой чай Ариф особенно любил. После чая родители подступили к нему с осторожными расспросами. Говорила главным образом Мириам, Хурам молчал мрачно, но время от времени короткими репликами давал сыну понять, что мать говорит о том, что они между собой согласовали.

Против ожидания, Ариф слушал не перебивая. При этом не вел себя вызывающе, не вздыхал, не отворачивался, словом, не демонстрировал всеми возможными способами, что слушает только из вежливости и ничто из говорящего его не затрагивает… Нет, против ожиданий он был внимателен, вежлив, даже после одной из наиболее трогательных реплик Мириам потянулся к матери, обнял ее и поцеловал.

Мириам прослезилась, а у Хурама, хоть он и сохранял внешнюю угрюмость, тоже что-то дрогнуло внутри.

«В конце концов, парень ведь не родился наркоманом. Когда-то это началось, когда-то это должно и закончиться…» – так думал Хасане. Что поделать, самые сильные люди подвержены слабостям, и каждый из нас надеется на лучшее – что бы мы там ни говорили.

Хурам решил воспользоваться моментом и предложил сыну подписать бумаги на добровольное помещение в реабилитационную клинику. Бумаги он подготовил еще вчера, но, честно говоря, никак не думал, что они понадобятся так быстро – в прошлый раз уговоры заняли чуть не месяц.

К удивлению Хурама, Ариф тут же подписал бумаги и, более того, поблагодарил отца, чего никогда не случалось прежде.

– Никто во всем мире так обо мне не заботится, как вы – папа и мама… – сказал он тихо. – Спасибо вам за все. А сейчас можно мне пойти наверх? Я устал…

И он ушел, попрощавшись с расстроганными родителями. Несколько минут Хурам и Мириам сидели в молчании, потом Мириам робко спросила:

– Ну, что ты скажешь?

Хурам пожал плечами:

– Не очень это все похоже на нашего сына – вот что я тебе скажу. Тем не менее – бумаги он подписал, и обратно он у меня их не получит, даже если придет с автоматом… Ты же знаешь, у него семь пятниц на неделе.