Тень Камбера

Они требовали от меня жениться чуть ли не сразу же после того, как закрыли гроб Сиданы.

Его лицо помрачнело, когда взгляд упал на кольцо Сиданы на мизинце, затем он задумался, имеет ли он право предлагать его Росане — только как залог. Как он знал, оно не подойдет для скрепления даже обещания второго брака — ведь это был символ первого.

— В чем дело, мой господин? — прошептала Росана.

— Посмотри на это кольцо, которое, как ты видела, я всегда ношу, — тихо сказал он, потирая его большим пальцем, хотя и не выпустил ее руки из своих. Я.., полагаю, ты не знала, что оно принадлежало Сидане. Изначально я стал носить его, чтобы всегда помнить о данной клятве: справедливо покарать ее убийц. И я так и ношу его. Оно напоминает мне о том, что я больше никогда не женюсь ради государственных интересов. Я не хочу, чтобы ты носила его — потому что оно помечено ее кровью — но если ты хочешь, я готов вручить его тебе на хранение, пока буду в отъезде, как знак того, что она и все с нею связанное оставлено мною в прошлом.

— Я глубоко тронута, мой господин, — прошептала Росана, глядя ему прямо в глаза. — Вы уверены, что хотите это сделать?

— Точно также уверен, как уверен в том, что по возвращении хочу сделать тебя своей женой, — сказал он, снимая кольцо с пальца и протягивая ей. — Раз ты пока связана обетом, это не помолвка и даже не обещание помолвки. Но это — мое личное обязательство вернуться к вопросу, когда мы оба будем свободны это сделать. И если, в мое отсутствие, ты изменишь решение и посчитаешь, что все случившееся было только приятным полетом фантазии, порожденным обрядом посвящения в рыцари и интригами при дворе, от тебя требуется лишь вернуть кольцо. Без каких-либо объяснений.

Он улыбнулся ей, чтобы с ее лица сошло торжественное выражение, когда она взяла кольцо в руку и зажала в ладони.

— Я должен подать это таким образом, Росана, — добавил он, склоняясь и касаясь губами ее сжатой руки. — Ты пока еще принадлежишь Господу. Я и не буду соревноваться с Ним, несмотря на то, что уже довел своего названного брата до богохульства, когда мы спорили с ним на днях.

— Дугала? Он в курсе?

— Он знал больше, чем я, до сегодняшнего вечера, — сказал Келсон. — Хотя только он один.

— Узнают и другие, если я в самое ближайшее время не спасу сестру Мариан и не отправлюсь в постель, — прошептала Росана. — Не в вашу, мой господин, хотя вы и искушаете меня, несмотря на данный мной обет. И я не должна пропустить вечернюю молитву, иначе нас, в самом деле, заподозрит не только Дугал.

— Я могу сказать Дункану и Аларику, — предложил Келсон, снова обнимая ее и лаская губами шею. — В конце концов, они все равно узнают.

— В конце концов, но не сегодня, — ответила она, отодвигаясь, чтобы посмотреть ему в глаза. — И не до вашего отъезда. Не сомневаюсь, мой господин: они умеют хранить тайны, но если о нашей станет известно, пока с меня еще не снят обет, это может скомпрометировать мою честь. Ваша невеста должна быть целомудренна и вне каких-либо подозрений, когда она отдастся вам перед Божьим алтарем.

Келсон вздохнул. Ее логика была обезоруживающей.

— Хорошо. Я увижу тебя завтра перед отъездом?

— Да, конечно, мой господин, — весело сказала она, невинно целуя его в щеку и отодвигаясь дальше, оставляя только свои руки в его ладонях. — Я буду махать вам платком вместе со всеми другими придворными дамами и желать удачи смелым молодым рыцарям в их поисках. И я буду молиться о вашем скором возвращении в добром здравии.

Он стоял несколько минут, глядя на нее и слыша только, как бьется его собственное сердце, затем медленно кивнул.

— Я буду бережно хранить в сердце воспоминание о сегодняшней встрече, — прошептал он. — Но нельзя ли мне надеяться на более долгий поцелуй, чтобы вспоминать о нем все лето?

Стесняясь, она шагнула к нему, их руки так и оставались сжатыми, на уровне груди, и только губы соединились. Это был целомудренный поцелуй в губы, сладкий и долгий, и эта сладость осталась на губах, когда они отстранились друг от друга. Ничего больше не произошло. И Келсон был доволен, когда наблюдал за тем, как она уходила. Он задержался еще на несколько минут, чтобы вдохнуть обжигающего холодного ночного воздуха, быстро приводящего в чувство, затем сам направился в замок к Дугалу, Дункану и Моргану.

А у небольшого окна, выходящего в сад, стоял Конал, потягивая густое красное вино из кубка, и наблюдал за всем происходящим не только из праздного любопытства. Он видел практически все, но, хотя его способности близко подошли к способностям Дерини, не смог услышать произносимые слова.

Однако действий было достаточно — достаточно, чтобы Конал решил для себя: он сам не отстранился бы, оставив Росану целомудренной. Если бы в темноте сада с Росаной вместо Келсона оказался он сам, он бы теперь наслаждался ее стройным, сладким телом, заставляя его дрожать под своим, делая ее своей, несмотря ни на какие ее обеты. А затем он потребовал бы, чтобы она приняла его предложение — или он публично опозорит ее.