Тень Микеланджело

— Бесспорно. Но если бы все эти хнычущие жертвы держали язык за зубами, ничего такого бы не случилось, верно? — Священник с пушкой покачал головой. — Ваше преосвященство, любой евангелический проповедник без труда процитирует вам Екклесиаста, главу одиннадцать, стих первый: «Отпускай хлеб твой по водам, ибо по прошествии многих дней опять найдешь его», но мало кто разъясняет, что это работает двояко, и в хорошую и в плохую сторону. А суть как раз в этом. Мне необходимо досье на мальчика. А кроме того, вся возможная информация по Фонду Грейнджа.

— Одно с другим никак не связано!

— Боюсь, убийство Краули свидетельствует об обратном.

На самом деле его работодатели сообщили ему лишь то, что организация с таким названием заслуживает внимания и что злосчастная кончина Краули может быть каким-то образом связана с ее деятельностью. В этом смысле бурная реакция кардинала была показательна.

— Вы слишком легкомысленно относитесь к информации, распространение которой не может принести ничего хорошего. Это безумие! Один неверный шаг, и средства массовой информации пригвоздят меня к позорному столбу.

— Тогда, может быть, в вашей следующей мессе вам следует помолиться о том, чтобы я, ради всех нас, не делал неверных шагов. Итак, где я могу найти файлы на мальчика?

Кардинал глянул на пистолет, а потом на лицо человека, державшего оружие. Лгать было бессмысленно.

— Они хранятся в архивах «Общества Сент-Эджидио», в церкви Святого Иосифа в Гринвич-Виллидж.

Джентиле кивнул. Мирская христианская благотворительная организация «Сент-Эджидио» вела большую работу с сиротами и беспризорными детьми.

— Под каким именем?

— Фредерико Ботте.

— Как я могу получить этот материал?

— Если я запрошу его, у канцелярии могут возникнуть подозрения. Не говоря уже о том факте, что материал очень старый. Он не был компьютеризован.

— С этим я справлюсь. Как насчет Фонда Грейнджа?

— Я выясню, что смогу.

— Никаких посредников, никаких секретарей. Я буду иметь дело только с вами.

— Хорошо. Как мне связаться с вами?

— Я сам буду выходить на связь.

Он полез в карман своего темного одеяния и достал крохотный спутниковый пейджер «Голдстар».

— Вот. Постоянно держите его при себе. Он не подает звукового сигнала, только вибрирует. Наберите номер, который увидите на этом маленьком экране. Номер будет меняться. Звоните с этого телефона.

Он достал и положил на грудь кардинала рядом с пейджером еще один прибор — крохотный сотовый телефон.

— И вот что еще, — сказал Джентиле, поднявшись.

— Да?

— Не пытайтесь организовать за мной слежку. Не пытайтесь засечь меня через пейджер и телефон. Ни при каких обстоятельствах не обращайтесь в полицию. Вы должны знать одно: я вам не враг. Вы должны также знать, что я без колебаний пожертвую вами ради общего блага. Не наделайте глупостей, ваше преосвященство. Пожалуйста.

С этими словами Джентиле удалился, оставив архиепископа Нью-Йорка нервно трястись в собственной постели. Снаружи, над острыми неоготическими шпилями собора, начала подниматься луна.

ГЛАВА 24

Подойдя к кровати Валентайна, она застала его бодрствующим. Он лежал в затемненной комнате, сцепив руки за головой и уставившись в потолок. Возможно, оживлял в памяти бурное прошлое. Когда она остановилась спиной к луне и стала, глядя на него в упор, расстегивать рубашку, он сказал:

— Тебе не обязательно это делать, ты знаешь.

— Знаю.

Она стянула рубашку, потом завела руки назад, чтобы расстегнуть бюстгальтер, бросила его на пол и одну за другой стала расстегивать пуговицы на джинсах, зная, что он смотрит на нее, и стараясь не думать о том, о чем он думает. Стараясь не думать вообще ни о чем, кроме этого момента.

Он больше не сказал ничего.

Финн освободилась от джинсов, одновременно стянув простые белые хлопчатобумажные трусики, и встала перед ним обнаженная. Светившая позади луна превращала ее волосы в мерцающий спутанный нимб, окружая мягким серебристым сиянием изгибы ее бедер. Она подождала так с мгновение, предоставив ему возможность рассмотреть ее и желая, чтобы он увидел все, что она собой представляет, в лунном свете, а потом наклонилась к его постели и скользнула под одеяло, вспоминая прикосновение его руки к своему бедру в доме полковника, твердое, как касание кулака в железной перчатке, и при этом нежное, как у возлюбленного. Уже тогда она знала, что это должно произойти.

Во второй раз она задумалась об абстрактных моментах и превратностях судьбы, которые могли за ничтожно короткий промежуток времени, всего-то от одного восхода до другого, полностью перевернуть человеческую жизнь. На долю мгновения ей вспомнился Питер, тот его страшный последний крик, а потом перед мысленным взором вдруг предстал туалетный столик ее матери в доме на Додеридж-стрит в Колумбусе и свадебная фотография в серебряной рамке.