Тень призрака

— Вот так всегда и бывает, — заявил он, тряхнув головой. — Призраки, духи, спиритические сеансы… Однако присутствие скептика скоро доказывает, что ничего этого не существует. Я поражаюсь вам, Мортимер. Действительно поражаюсь. Единственное, что мы с вами сегодня услышим…

Он продолжал в том же духе, но я, признаюсь, его не слушал. Я стоял, напряженно вглядываясь в темноту за пределами круга света от наших фонарей. Я был разочарован и несколько озадачен.

— Манифестанты потусторонних сил, похоже, пренебрегают моим скромным обществом, — продолжал Симсон с явным торжеством в голосе. — Чем же это я им не угодил, а, Мортимер? Вы случайно не в курсе?

Он хохотнул себе под нос и закурил сигару. Его недоверие и пренебрежительная беспечность выводили меня из себя. Пусть он не верит в привидения, в конце концов, это его личное дело. Но ведь что-то же напугало моего сына. Причем напугало так сильно, что мальчик никак не может оправиться.

— Да! — Он театрально вздохнул. — Потусторонние наши друзья определенно меня не жалуют. Но мы еще постоим подождем. Чтобы никто потом не говорил, что доктор Эндрю Симсон обидел несчастного призрака, не пожелав с ним знаться. Я готов проторчать здесь столько, сколько вы скажете, Мортимер. Без единого слова жалобы. — Он выдержал многозначительную паузу. — Но когда вы решите, что мы простояли на этом студеном ветру уже достаточно долго, дайте мне знать, хорошо? Ну вот и славно.

Я буквально взбесился. Я бы непременно ответил ему, причем вряд ли бы это был очень учтивый ответ, но в это мгновение послышался тихий протяжный стон.

— Что за дурацкие шутки, Мортимер! — рассердился Симсон.

— Никакие это не шутки, — огрызнулся я не менее раздраженно. — Да и как бы я, интересно, изобразил что-то подобное? Звук идет издалека.

— Вероятно, это ваш пастор решил поразвлечься.

Стон повторился. Теперь он стал громче. Он как будто приближался к нам из темных глубин сада. Мы напряженно прислушались. Вскоре стоны сменились горькими рыданиями. Впечатление было такое, что к нам идет человек, охваченный страшным горем.

— Это ребенок! — прошептал Симсон. — Но как он здесь оказался в такой поздний час?

Я молчал. Я знал, что это никакой не ребенок. Во всяком случае, не живой ребенок. Симсон шагнул под арку портала, высоко подняв фонарь над головой.

— Сейчас мы увидим, кто там. Верный способ застать привидение врасплох — высветить его лучом света.

Однако свет его фонаря не выхватил из темноты ничего необычного — мы различили лишь древние обвалившиеся стены, кедры, вершины которых терялись во тьме, и едва заметную тропинку, что вела из глубины сада к каменному порталу.

Теперь голос звучал совсем рядом. Стоны его обратились в тоненькие жалобные всхлипы, перемежавшиеся пронзительными воплями, исполненными невыразимой тоски.

Симсон упал на колени.

— Что это? — прошептал он потрясенно.

Тело доктора — я говорю «тело», потому что именно это слово лучше всего передает то, как повел он себя потом, вернее, все это происходило помимо его воли, — итак, тело доктора содрогнулось, как будто в конвульсиях, руки как-то неестественно вывернулись, голова склонилась на плечо. И тут сквозь вопли и всхлипы пробились слова — отчаянная мольба, которую я уже слышал и на которую должен был ответить, если хотел, чтобы Роланду стало лучше.

— Мама, впусти меня! Пожалуйста, мама, впусти меня! Впусти меня, впусти!

Я сгреб Симсона в охапку и оттащил от портала. Его судороги прошли. Он вцепился в мою руку, точно испуганный трехлетний ребенок. Недоверчиво взглянув на меня, он опять повернулся к каменному порталу, пристально вглядываясь в темноту и стараясь увидеть то, что нельзя было увидеть, — бесплотный голос.

И тут я услышал, как доктор Монкриефф кричит, обращаясь к этому голосу:

— Уильям! Уильям! Ради всего святого, Уильям! Ответь, ты ли это? Меня испугала его интонация — надрывная и протяжная. Я подумал, что старый священник помешался от ужаса, как это случилось вчера с моим бедным Багли. Оставив Симсона, я бросился к священнику. Зажженный фонарь стоял у него под ногами, так что фигура его, освещенная снизу, казалась странной, нездешней.

— Что с вами? — выкрикнул я, схватив его за обе руки.

Он не ответил. Он бесцеремонно оттолкнул меня и вновь сосредоточил внимание на голосе.

Меня поразила его бледность. Я даже не предполагал, что лицо человека может быть таким бледным. Он простер руки вперед, и, хотя они у него тряслись, я неожиданно преисполнился непоколебимой уверенностью в том, что он не боится. Призрачный голос сорвался на плач — плач, исполненный такого отчаяния и печали, что у меня сжалось сердце. Преподобный отец вновь обратился к нему:

— Зачем ты пришел сюда, Уильям? Зачем ты кричишь и пугаешь людей? Твоей мамы здесь нет, малыш. Она не может впустить тебя. Уходи, Уильям. И не плачь больше у двери, которой нет!

Но плач сделался еще громче и — если такое вообще возможно — еще отчаяннее и жалостливее. Священник умолк и закрыл глаза, как бы собирая всю свою внутреннюю силу.