Тень Серафима

Как подкошенный, заклинатель упал на колени, инстинктивно пытаясь зажать руками необратимо поврежденные сосуды, одновременно с пронзительной ясностью понимая бессмысленность подобных действий. В глазах человека отразился предсмертный ужас, неконтролируемый первобытный страх умирания. Маг задыхался, а обильная кровопотеря всё продолжалась: струи крови во все стороны расползались от горла, как блестящие шустрые змеи; причудливыми яркими лентами просачивались сквозь сведенные судорогой, перекошенные пальцы. Кровь вытекала, не доходя до мозга. Когда болевой шок отступил, человек вдруг разжал руки и с хриплым сдавленным стоном повалился на пол. Тело сотрясли сильнейшие конвульсии, глаза закатились.

Кровь же была повсюду: на руках, на неброских серых дорожных одеждах, на застеленном ковром полу; длинные белоснежные волосы разметались в беспорядке и тоже переняли цвет крови.

Видя скорый исход, дракон вновь принял человеческий облик и бросился к умирающему. И, оказавшись не в состоянии справиться с силой жажды, не колеблясь приник к вскрытому горлу. Твердой рукой фиксируя положение тела, он не позволял тому метаться в агонии и откровенно наслаждался, наслаждался страшной дегустацией: как известно, предсмертная кровь самая сладкая, перед тем как обратиться в уксус.

Разумеется, Эдвард не видел ничего этого в тот момент, на границе жизни и смерти, но видел позднее множество раз, когда дракон терял власть над собой и впадал в кровавое исступление первородной жажды. Золотые глаза его померкли, потемнели и на несколько долгих мгновений сделались совершенно черными, как солнце в час полного затмения. В этом удивительном превращении и крылась разгадка тайны, которую мало кто из ныне живущих знал: почему драгоценные камни, легендарные шерлы-близнецы, называемые «Глаза Дракона», имели черный, а вовсе не золотой цвет.

То был цвет, стыдливо скрывающий звериную природу мудрейшей старшей расы — самых первых и самых совершенных хищников этого мира. То был цвет жажды, вечной жажды, которую не утолить.

Наконец, человек постепенно затих и перестал дышать — всё было кончено. Это смерть.

Едва обостренный, чуткий слух ящера уловил последний удар сердца, слабый удар, и — тишину, Альварх отнял окровавленные губы от ставшего отравленным источника и взрезал вену у себя на запястье.

По жилистым пальцам потекла кровь, подобная чистому свету солнца или расплавленному золоту.