Тень Серафима

Ледум был городом самых современных нравов, отвергающим косность, не знающим ограничений и запретов. Здесь разрешалось все, с чего шел налог в казну. Деньги имели первостепенную важность и давали доступ к любым удовольствиям жизни. Приезжие валом валили в северный полис, мечтая окунуться в атмосферу вседозволенности и острых ощущений, кто-то на время, а кто-то – надеясь зацепиться и остаться здесь навсегда. Но не все мечты сбываются, по крайней мере, в том виде, в каком представлялись изначально. Город затягивал, как хищная воронка водоворота, и выбраться на поверхность удавалось только действительно сильным пловцам.

Себастьян с сожалением поглядел на пестрый рядок откровенно одетых молодых людей, обреченно прислонившихся к грязной стенке у самого входа. Вокзальные проститутки обоих полов, некоторые совсем юные, почти дети, – самый низший сорт торговцев собственным телом. Свободная любовь – часть официальной идеологии Ледума – привлекала многих. Но не все рассчитали свои силы. Жадный, ненасытный молох города проглотил их, пережевал и выплюнул, даже не заметив, как под стальными жвалами хрустнули и сломались хрупкие человеческие судьбы…

Давнее противостояние между главными городами Бреонии – Аманитой и Ледумом, который многие называли второй столицей, – базировалось в том числе и на вопросах общественной морали. В Аманите чтили традиции, старые нормы и понятия о чести, строгий культ семьи. Церковь сохранила там свое последнее прибежище и до сих пор в обязательном порядке освящала браки, узы которых по-прежнему считались нерушимыми. Разводы и измены были недопустимы. Общественное мнение зорко следило за нравственными устоями, оберегая их от падения, и жестоко порицало все, что хоть как-то ему противоречило.

В Ледуме смеялись над церемонностью и чопорностью столицы, называя жителей пуританами, а в Аманите, в свою очередь, презрительно именовали Ледум городом греха.

На самом же деле то были только знамена, пафосные символы противоположностей. Костры, ярко горящие в ночи и манящие орды глупых мотыльков. Охотясь за камнями, Себастьян регулярно посещал обе столицы и провел там достаточно времени, чтобы изучить досконально. Все было не так однозначно: и в одном, и в другом случае исключения из правил тщательно скрывались за внешним фасадом.

Выбор тут – дело вкуса, не более.

– Вот, нашел, – наконец-то сообщил служащий. – Некто господин Стефан, прибывал к нам из Аманиты на две недели, на этот срок арендовал багажную ячейку.

Себастьян чуть было не расхохотался ему в лицо. Логично, ничего не скажешь. Максимально честный ответ. А чего он, собственно, ожидал? Что преступник любезно оставит ему имя и координаты, а лучше – сам украденный шерл? В этот раз не повезло.

– Благодарю за содействие, – без лишних эмоций ювелир отчеканил условную фразу и отвернулся, намереваясь уйти.

– Одну минуту, господин инквизитор, – неожиданно окликнул его служащий. – Я хотел бы записать номер вашей фибулы, если не возражаете.

– Разумеется, – совершенно спокойно отозвался Себастьян, внутренне на чем свет стоит костеря себя за непростительную медлительность, грозящую ненужными осложнениями.

Стоило исчезнуть незаметно, пока служащий не опомнится. Но сейчас ничего не попишешь – отказать он не мог. Инквизиция проявляла пытливый интерес к действиям своих адептов и строго контролировала каждого. Поэтому всякий гражданин мог попросить номер фибулы, чтобы сообщить в городское отделение, если возникли хоть какие-то сомнения в правомерности действий святой службы.

Надо же, какие сознательные работники городского вокзала: бдят, не зная отдыха! Мало им как будто повседневных забот. Местные инквизиторы, несомненно, заинтересуются фактом нелегального использования служебных полномочий давно умершего собрата и начнут, а вернее, возобновят старое расследование.

Этого только не хватало.

Ювелир грустно покачал головой, выходя на привокзальную площадь, и глубоко вдохнул тяжелый влажный воздух. Придется, видимо, распрощаться с приметной фибулой, не раз выручавшей в трудную минуту. И так тянул до последнего: однажды она уже засветилась здесь, в Ледуме, когда ему вот так же потребовалось незаконно добыть некоторые сведения. Большим риском было вновь использовать ее. Мало того, что проявил неосмотрительность, необоснованную беспечность, так вдобавок снова ничего не выяснил.

Как-то несчастливо начинается дело с шерлом.

Себастьян с сожалением отцепил фибулу и незаметно выбросил в одну из больших урн для мусора. Вряд ли кто-нибудь найдет ее здесь.