Тень ворона над белым сейдом

Рангхильд постучала по крышке стола длинными черными ногтями. Такими же, как и у самого Гуннара. Единственное, что не исчезало даже в человеческом облике, показывая истинную суть.

— Тебя что-то тревожит, — сказала она, и в чёрных глазах промелькнул огонёк. — Мне это не нравится.

— Мне много чего не нравится, милая, — не стал спорить Гуннар.

— Я тебе могу бросить акульи хрящи. Ты знаешь, с ними всё получится увидеть.

Гуннар задумался. Пусть он не верил в гадания и мистику, но… если и были два человека, способные что-то предсказать и приоткрыть завесу подступающей судьбы, так это Дагур и Рангхильд.

— Хорошо, — кивнул он. — Давай.

— За плату, — не изменилась она в лице. — Ты остаешься у меня на ночь!

— Вот же, ворона, — проворчал Гуннар, едва скрывая улыбку. — Уговорила!

…Свечи, стоящие в углах квадратного стола, отбрасывали танцующие тени на гладкую тёмную поверхность, где были разложены мертвенно-белые треугольные хрящи с нанесёнными на них рунами.

Гуннар никогда не относился к мистикам, но созданная атмосфера могла впечатлить любого. Рангхильд выверяла каждое движение, каждый вдох. И то, как тонкие пальцы захватывают горсть хрящей из матерчатого мешочка с кожаной шнуровкой. И то, как согревают в ладони. И как бросают на стол. Хрящи, намертво залакированные и превращённые практически в белые камешки, глухо стучат, выбивая какую-то только им известную им мелодию. Казалось бы – не могут производить такой громкий звук. Ан нет… Всё могут…

Рангхильд погасила свет в комнате, оставив только свечи. Так всегда лучше. В полутьме можно увидеть то скрытое, что яркий дневной свет убивает.

В середине стола стоит маленькая черная плошка с ароматной смолой. Тонкий дымок поднимается вверх, наполняя воздух едва уловимым хвойным ароматом.

Гуннар, сложив руки на груди, следил за сестрой. И чувствовал, что медленно погружается в какой-то необъяснимый транс. Так было всегда. Рангхильд умела нечто такое, что заставляло людей и оборотней отключаться от внешнего мира. Она научилась этому у Дагура, а тот, в свою очередь, у своих проклятых сейдов.

- Жизнь изменится, - тихо сказала она хрипловатым голосом, - прежнего порядка не будет. У кого - глобально, у кого-то – в сердце. Осенний ветер принесет не только беспокойство, но и мир в душах.

«Хорошо бы мир, - решил про себя Гуннар. – Дай боги, чтобы наши эксперименты увенчались успехом, и хотя бы восемь душ стали счастливее. Четыре - из чужого мира, четыре – из нашего».

Но в то же время, вспомнив богов Норге, только вздохнул. С этими проблем не оберешься, остается только молиться, чтобы не совали свои любопытные носы. Если Химмелену, небесному великану, и правда не до людей, то его дочери Деве-Сванен и Ворону-Круммисвару ох как всегда хочется повеселиться. А там, где начинается их веселье, резко заканчивается спокойная жизнь.

С богов мысли перешли на приехавших с Земли. Гуннар пока слабо представлял, кого они сумеют себе отыскать. Но тут гадать – гиблое дело. Потому что сходятся и находят счастье совершенно разные люди. Так что пусть всё просто будет хорошо. И у рыжей девчонки, и у степенной матроны-библиотекаря, и у внимательного юриста, и…

Он вспомнил спину Юлианны, затянутую в черную кожу куртки.  И росчерк серебряной молнии. Ей, наверное, было прохладно. Но она даже не подала виду, что замёрзла. Внутри почему-то поднялось непонятное раздражение. Глупая! Кому и что доказываешь, если потом можешь свалиться с температурой? Осень коварна, хоть земля ещё теплая, но зима уже ступает обутыми в снежные сапожки ногами, оставляя покрытые изморозью следы после себя.

Почему-то захотелось содрать с неё эту куртку, проверить, насколько хорош надетый на девушке теплый свитер, скользнуть ладонями под него, по горячей коже, согревая и разгоняя кровь. А потом закутать в собственный плащ, сгрести в охапку и не выпускать. При этом не забывая выговаривать, что одеваться нужно по погоде и… и…

Рангхильд пнула его по коленке.

- Ты меня вообще слушаешь? – невозмутимо поинтересовалась она, и Гуннар понял, что его будут бить.

Каким-то неведомым образом он умудрился вовсе погрузиться в свои мысли, думая про Юлианну и её дурацкую куртку. Совершенно не слушал сестру, хоть сам согласился на гадание.

И даже сейчас, глядя в её черные глаза, осознавал, что не испытывает ни капли неловкости. Мысли были приятны. Куртка, вероятно, прохладная на ощупь, а кожа – горячая…

С трудом взяв себя в руки, он произнес как можно ровнее:

- Прости, милая, прослушал. Благовоние убаюкало.

- В прошлый раз ты спрашивал, что это за вонь, и советовал сменить магазин, где я закупаюсь гадальными принадлежностями. А заодно прикопать продавца за то, что продает такую гадость, - фыркнула Рангхильд.

- Не помню, - с непроницаемым лицом сказал Гуннар. – Память подводит, возраст уже не тот.

И, уперевшись ногой в пол, совершенно по-мальчишечьи покачнулся на стуле.

Она выразительно посмотрела на акульи хрящи.

- А вот тут с тобой не соглашусь. Гадание говорит, что ты ворон в самом расцвете сил. И при этом закончатся твои одинокие полёты.