Тень жары

Предполагала – предчувствовала! – увидеть этот старый поселок: с дощатыми облупившимися домами и замшелыми крышами; безалаберные участки захламлены штабелями досок подводного какого-то цвета; бузина на воле шляется вдоль заборов, старые пенсионные яблони извиваются в конвульсиях – и на тебе, предчувствие обманчиво, не доверяй ему... Новые времена – новые песни (монументальные, кантатно-торжественные, для хора с симфоническим оркестром); на месте старых домов основательно звучат крепкие кирпичные особняки.

В знакомом доме надстроен второй этаж, солнечная веранда ликвидирована. Все окна глухо зашторены чем-то плотным и темным.

Похоже, Алка меня дезориентировала.

Перегнувшись через калитку, я отодвинула щеколду, прошла к дому, проформы ради дернула дверь... Хм, не заперто.

Я очутилась в узком коридоре; по правой стороне должны быть две двери. Есть, сохранились – заглянула в комнаты: ветхие диваны, хромоногие стулья, столы, страдающие склерозом. В конце коридора лестница наверх – прежде ее не было.

На крохотной площадке второго этажа перед обшитой пухлым дерматином дверью я остановилась перевести дух. Вошла, оказалась в обшитом жженым деревом помещении, очень напоминающем банную раздевалку.

Оглядевшись, я убедилась, что первое впечатление дне обмануло: кое-какая одежда (кое-что из женского нижнего белья) вяло свисало с крючков, вбитых в голые стены.

Странно; что-то я не припомню, чтобы бани устраивали на втором этаже.

– О, у нас гости!

Я обернулась на голос, возникший в правом углу предбанника, замкнутого маленькой дверцей.

Меня приветствовала девушка лет двадцати двух; качественная блондинка с огненно-красными губами.

Она слишком густо кладет помаду, отметила я в первую очередь; а во вторую отметила, что она голая. Если не принимать за одежду черные чулки и черный пояс туго стягивающий талию.

В целом черный шелк и атлас смотрятся на бледном телесном фоне очень аппетитно, особенно учитывая то обстоятельство, что деваха отменно сложена.

– Привет!  – сказала она и повела плечами, приводя пышную грудь в то восхитительное движение, от которого всякий мужик, будь он на моем месте, наверняка бы застонал...

Жаль, что я не мужик.

– Заходи!  – она посторонилась, освобождая проход в узкий коридорчик, выводящий к какому-то обширному помещению, где полыхал неестественный галогенный свет.

Обстановка тут была роскошная, если считать за обстановку огромных размеров белоснежную кровать в углу, очень удачно вписанную в некое подобие зимнего сада, укомплектованного тропическими широколистными растениями, степенными и вальяжными, – они плавно покачивали своими торжественными опахалами, освежая участников сцены, происходящей под пристальным наблюдением софитов.

Участников было, если не ошибаюсь, четверо. Ошибиться немудрено: их руки, ноги, спины и прочие части тела переплетались в настолько причудливый гимнастический узор, что с ходу определить число участников в самом деле было непросто.

Многоногий монстр, прерывисто дыша, ритмично, сосредоточенно шевелился под сенью пальмовых листьев.

– Садись, перекурим,  – пригласила меня блондинка, похлопывая ладошкой по канапе; она забросила ногу на ногу, и подперев скулу рукой, тоскливо созерцала постельную сцену.  – У меня перекур.

– Как это?  – удивилась я, присаживаясь.

– Да так... Сейчас Катя отработает, отснимут этот дубль, и мы сменимся. Они на меня полезут.

– Как, сразу втроем?  – присвистнула я.  – Отважный ты человек.

– Нормаа-а-а-льно,  – потянулась она и сладко зевнула.  – Жеребцы у нас теперь новенькие, непрофессионалы, им интересно, говорят: ну, кайф! На девушек целый день лазить – и еще за это деньги получать, вот это жизнь... Непрофессионалы.

– Черт бы вас!  – истерично выкрикнул человек, стоящий за камерой.  – Кого тут еще носит!

– Привет, Вадик,  – подала я голос с канапе.  – Извини, что помешала творческому процессу.

Должно быть, от переизбытка галогенного света у него устали глаза, или это просто я так изменилась и постарела – узнал он меня не сразу.

– Кадр не разрушать!  – скомандовал Вадик.

– Вадик,  – сказала я,  – по-моему, у Кати есть все основания пожаловаться на тебя в профсоюз.

В паузе они отдыхали – Катя и три мальчика. Ближний к камере молодой человек обернулся и вопросительно посмотрел на оператора. Дальний использовал паузу, чтобы поковырять в носу. Чем занималась Катя в минуту отдыха было непонятно – настолько ребята ее облепили. Последний участник творческого процесса (уж не знаю, как определить его местоположение), свернув голову, с тоской глядел мне в глаза; я поперхнулась дымом:

ОБАЯТЕЛЬНЕЙШИЙ МАЙКЛ ПАРРЭ

В НОВОМ ЭРОТИЧЕСКОМ ТРИЛЛЕРЕ

"ДИКАЯ ОРХИДЕЯ-ДВА"

...справившись с кашлем, я сказала:

– Кажется, он ужасно хочет закурить. Можно, я дам ему затянуться?

Вадик помассировал уставший от общения с видоискателем глаз, отмахнулся и опять приник к камере; восьминожка, как по команде, зашевелилась, задышала, заерзала. Я спустилась на первый этаж.

Он пришел через полчаса, уселся на круглый стол напротив меня.