Тень жары

Он нехотя отыграл, мы совершили выгодный бартер: два "Агдама" плюс немного деньжат – можно жить.

Возле одной из коммерческих лавок я обратил внимание на причудливый персонаж: драповое пальто, мелкие, острые черты лица, нервная, дерганая мимика – да мало ли их тут таких, нервных, – но чем-то он из общей массы выделялся. Да, болезненной сутулостью! Эти люди везде и всюду несут на себе примету – придавленности, наверное. Они рождаются на свет прямыми, сильными и здоровыми, но низкие потолки их темных бараков, сам тяжелый смрадный воздух их лачуг чугунно давит на плечи, давит и сгибает их спины.

Он швырял мелкие, коротенькие взгляды по сторонам, избегая опускать очи долу, где на газетке были разложены странные продукты, цветом и формой напоминавшие спелую сливу размером с кулак.

– Это съедобно?

Он испуганно зыркнул в мою сторону и закашлялся.

– Я говорю, это птица или рыба?

– А, кх-х-х, это...  – кашлянул он.  – Это, видите ли... голуби. Берите. Совсем недорого... Берите, пожалуйста.

Я заметил, что он дешевит: лесной голубь – это деликатес, запеченного в глине, его подают в парижских ресторанах.

– Они хоть не болели бруцеллезом?  – спросил я, пока он заворачивал тушки в газету.

– Ну что-о-о-о-о вы! Я же в этом понимаю... Я преподаватель биологии. Что вы, что вы! Не лесной, конечно, обычный, городской, но ни боже мой, какой бруцеллез, что вы!

Вот и хорошо – есть с чем прийти в гости. Тут недалеко, в доме, где обувной магазин.

У входа в подземный переход я задержался – что-то меня остановило. Я обернулся.

Торговец голубями буквально переломился пополам – его сотрясал приступ сухого чахоточного кашля.

6

Если сегодня у нас двадцать первое, то, выходит, мы познакомились ровно неделю назад, шестнадцатого.

Она рухнула под колеса моего "жигуля".

Шестнадцатого, то есть на следующий же день после того, как я высказал Катерпиллеру просьбу познакомиться с документами его лавочки.

Сейчас она скажет: ах, ничего, не беспокойтесь, это я сама виновата! – примерно так я представлял себе дальнейшее развитие событий, когда сидел, упершись подбородком в баранку, следил, как ерзают дворники по стеклу, и чувствовал, что ладони у меня стали влажными.

Я ехал Даевым переулком в сторону Сретенки – слава богу, медленно! – и из подворотни наперерез мне метнулось нечто серо-коричневое, я успел вывернуть руль и ткнулся в высокий бордюрный камень. Кажется, я зацепил ее правым крылом – не сильно, вскользь.

Она сидела на тротуаре, болезненно морщилась и терла коленку: кожаное коричневое полупальто, темная юбка, темно-сиреневые дутые ботинки – вполне коммерческий "стайл", в такую мануфактуру нувориши пакуют своих любовниц.

Я вышел из машины, присел на корточки.

– Ничего, не беспокойтесь, я сама виновата...

Я осмотрел коленку.

– Гангрена,  – сказал я.  – Придется ампутировать. Садитесь в машину, у меня там как раз есть пила по металлу.

Она улыбнулась, оперлась на мое плечо, поднялась. Она стояла, подогнув ногу, как цапля на болоте.

– Только глоток керосина спасет раненого кота,  – вздохнула она.

Конечно, конечно... Это что-то вроде пароля.

– Естественно,  – согласился я.  – Гоголь, вторая глава "Мертвых душ".

Она удивленно приподняла бровь*[6].

Она попросила проводить – это недалеко, в двух шагах. Мы заковыляли в сторону арки, и что-то в этой истории меня настораживало.

Я оглянулся и понял, что именно: пластиковый пакет. Она успела подстелить пластиковый пакет на тротуар – пожалела свой кожаный полуперденчик, дура. Когда человек валится на землю, получив бампером под зад, он не станет стелить на асфальт пакеты.

Выяснить, что наше знакомство не случайно, труда не составляло, достаточно было полезть на рожон. Если она проглотит хамство, значит, я ей зачем-то нужен.

В лифте я спросил, какого цвета у нее белье – черное? Она проглотила. Правда, обозначив движением губ неудовольствие, но проглотила; потом, уже в квартире, помогая ей раздеться, я сказал, что у нее потрясающая жопа, и она отреагировала спокойно:

– Я знаю.

Из окна крохотной кухни я выглянул во двор. Это был двор-колодец, глухой, сырой, в таких дворах солнечный свет не живет.