Теневые игры

– Разумеется,- ничуть не удивилась магиня.- И, как правило, снятся они тем, кто так или иначе связан с чародейством. Среди магов даже определенная категория сновидцев есть, которые по подобным предсказаниям будущего специализируются. Если наесться определенных трав и грибов, можно "спровоцировать" вещее сновидение и хорошо его запомнить. А что?

– Да так… – неопределенно отозвалась я, пытаясь в подробностях припомнить ту чушь, которая привиделась мне в первую ночевку в графском поместье. Что-то там про Торина и доспехи было, поэтому я и вскинулась так, когда про турнир услышала. Видать, сновидение-то начинает если не сбываться, то хотя бы активно напоминать о себе. Грибов я, правда, тогда не ела, но ведь, судя по всему, они и не обязательны. А может, никакой это и не вещий сон, а обычная ерунда, привидевшаяся под впечатлением оригинально проведенного вечера.

А как твои магические изыскания? – после секундной паузы спросила я, с одной стороны, стремясь уйти от обсуждения неприятной темы, а с другой – отдавая долг вежливости неизменно заботливой и помогающей мне Цвертине. Девушка и впрямь очень оживилась, вскочила и потянула меня в полуподвальную лабораторию, дабы во всей красе продемонстрировать новинки своих исследований и опытов. Среди чудодеев, как, впрочем, и в любой среде, существует жесткая конкуренция, постоянное соперничество и, чего греха таить, воровство идей и откровенный плагиат. Даже пословицу на эту тему придумали: кто первый украл, тот и автор. Поэтому неудивительно, что до получения лицензии (которую удавалось выбить далеко не всегда) маги всячески оберегали и прятали свои изобретения, не решаясь представить их широкой общественности, дабы какой-нибудь ловкач не присвоил результаты их трудов.

Для Цвертины все люди делились на три категории: маги, немагическое население и пара человек вроде меня – которые и подколдовывают вроде бы, но на кустарном, непрофессиональном уровне. К первым она относилась настороженно и недоверчиво, вторых, кажется, слегка презирала, а вoт с третьими болтала с огромным наслаждением, зная, что ее идеи, хоть и будут поняты, не окажутся украденными или скопированными. Поэтому разговоры на тему магии были той неизбежной платой, которую взимают друзья с каждого человека.

Я уселась на кушетку в лаборатории, на всякий случай поджала под себя ноги и отдалась бездумному созерцанию чудес, которые мне демонстрировала преисполненная трудового энтузиазма магиня. Слабые познания в чародействе позволяли мне время от времени вставлять приличествующие случаю комментарии и вопросы, после которых Цвертина расцветала еще больше и принималась щебетать еще оживленнее. Я покорно кивала головой, на всякий случай присматриваясь к очередным чудесам и прикидывая, что можно выпросить у магини на пробу или вечное пользование. Отсутствие лицензии, то есть официального свидетельства совета архимагов, удостоверяющего, что данное произведение магического таланта полностью безопасно и может быть использовано людьми, не останавливало меня ни в коей мере – я уже давно убедилась, что еще не обнародованные изобретения Цвертины намного безвреднее и безобиднее некоторых лицензированных заклинаний.

– Замечательно! Надо же, и отпечатка ауры не несет… Вот никогда бы не подумала… И как ты сумела так ловко расставить все акценты? А энергии много берет? – рассеянно издавала я удивленные и восхищенные возгласы, попутно рассматривая лабораторию и поражаясь, как вообще-то взбалмошная и рассеянная магиня ухитряется сохранять в своем рабочем помещении прямо-таки маниакальный порядок. Какие-то баночки, скляночки, пузыречки, сосудики и мисочки выстроились по росту, как солдаты на параде, ими предводительствовали две огромные реторты и длинноногий штатив, похожий на печального, сильно исхудавшего журавля. На небольшой полочке над столом в красивом порядке были разложены камушки, начиная от небольших, подозрительно напоминающих алмазы, и заканчивая солидными, откровенно смахивающими на булыжники. На полках высоченного шкафа темного дерева теснились фолианты и гримуары, в углу высилась мраморная статуя обнаженной девушки с отбитым носом и несколькими трещинами на ногах. Вообще, в лаборатории непонятных и явно неуместных предметов хватало: были там и огромные крестьянские вилы, и медный таз для варки варенья, висящий на вбитом в стену крюке, и кружевные занавески, невесть почему драпирующие не окна, а шкаф, и чей-то череп, судя по голубовато-серому цвету костей и внушительным клыкам – эльфийский, и корзина с душистой желтобокой антоновкой, и несколько сотен разноцветных и разноразмерных мешочков, пахнущих сухими травами, и огромная глиняная миска с оригинальной коллекцией чьих-то мелких хрящей, и небрежно валяющееся на углу стола жемчужное ожерелье, и большая подшивка "Последних магических известий", и скелет хамуна на мраморной подставке, и уйма чего-то еще странного, завораживающего, поразительным образом вписывающегося в общий антураж лаборатории.