Тени Атлантиды»

Нутхес не боялся, что валузийский чародей почувствует сквозь стену магию кристалла: он укрыл камень с помощью особого заклинания, и теперь тот излучал не больше магии, чем булыжник.

— Я, прежде чем лягу спать, пожалуй, выпью еще, — донесся откуда-то сверху голос Кулла. — Ты не составишь мне компанию?

— С удовольствием, мой король, — откликнулся Брул.

За Усирзесом по лестнице шли еще два воина с факелами…

Нутхес снова сел на скамью. Смотреть больше было не на что.

Подождав еще немного и убедившись, что никто за стеной больше не ходит, жрец нажал на округлый камень у изголовья скамьи.

С низким гулом часть стены опустилась, и стала видна лестница. Тусклый рассеянный свет падал на щербатые ступени с площадки наверху. Нутхес поднял с полу суму, где лежали жреческая одежда и магический кристалл, и выскользнул из убежища.

Стараясь ступать неслышно, он поднялся по лестнице и выглянул на площадку. Там никого не было. Воткнутый в скобу на стене догорал факел. На полу валялись осколки. Подойдя ближе, жрец разглядел, что статуя Великого Сатха, стоявшая в нише, разбита.

Следующий лестничный пролет тонул во тьме, а откуда-то издалека доносились голоса: похоже, несколько сотен варваров горланили во дворе походную песню.

Пройдя еще десяток ступеней, жрец увидел, что ворота храма распахнуты, во дворе полыхал огромный костер, и отсветы его пламени озаряли храмовый вестибюль. К чаду костра и запаху горелого мяса, долетавшему из-за ворот, примешивался кислый запах мочи. Оглядевшись по сторонам, Нутхес задохнулся от возмущения: валузийцы превратили храм в отхожее место. Понятное дело, стражников у ворот не было.

Жрец открыто, не таясь, вышел во двор. Воины сидели, стояли и бродили вокруг костра. Они кричали, хохотали, нестройно пели или, точнее говоря, драли глотки. Из темных углов доносился пьяный женский смех.

У стены оружейного склада стояла подвода, груженая бочками. Одна из бочек раскололась, и из трещины по двору растеклась винная лужа, возле которой, раскинув руки, лежал Оглушительно храпящий воин.

Нутхес неспешно направился к воротам цитадели. Насколько он мог разглядеть, они были приоткрыты и никем не охранялись.

Жрец шел понурив голову и смотрел только себе под ноги. Никто не останавливал и не окликал его. Он уже почти достиг ворот, когда на плечо жреца опустилась чья-то рука.

— Ты чего такой невеселый? — спросил его немолодой уже воин с опаленной костром бородой.

Нутхес не нашелся сразу, что ответить.

— Да, наших тоже поубивали, — вздохнул валу-зиец. — На то она и война…

Он поднял мех с вином и надолго припал к нему, после чего передал мех Нутхесу.

Жрец сделал глоток, потом другой. Это густое и пряное вино, несомненно, было из винного погреба наместника Тшепи.

— Двух моих друзей кхешийцы сбросили со стены, — продолжил воин. — И мне тоже как-то не очень весело… Я вижу, друг, ты меня понимаешь. Давай уйдем отсюда. Погуляем по городу, напьемся, а если надоест, поймаем какую-нибудь девку. Их здесь много…

Валузиец обнял Нутхеса за плечо, и оба зашагали к воротам.

У входа на мост стояли пятеро воинов с луками. Все были изрядно пьяны и забавлялись, стреляя горящими стрелами по крокодилам.

Один оглянулся на звук шагов и, увидев Нутхеса и его спутника, окликнул их.

— Ты не задирайся, а то зубы повыбиваю, — огрызнулся воин с подпаленной бородой.

— Ты, Харам? — удивился лучник и подошел ближе, держа в руке вместо факела стрелу, обмотанную у острия чадящей промасленной ветошью.

— Ты мне огнем в лицо не тычь! — рассердился Харам.

— Тебя куда небет? — грубо спросил лучник, — Ты на ногах едва стоишь, свалишься с моста.

— Может, я и плохо стою на ногах, но половину зубов тебе с одного удара вышибу, — вскинулся Харам.

— Иди ты к демонам, — огрызнулся лучник и отступил.

Больше никто не обращал на них внимания, и вскоре Харам и Нутхес миновали мост. Старого воина изрядно шатало…

— Пей, друг, — сказал Харам, когда они уже шли по городской улице к окраине. — За тех славных ребят, кто погиб сегодня, и радуйся, что это не мы…

Нутхес сделал пару глотков и почувствовал, что порядком захмелел.

Харам тоже выпил, изрядно полив себя вином, и пробормотал:

— Ненавижу этот город…

С трудом переставляя ноги, он дошел до перекрестка и вдруг заметил, что идет один. Молчаливый спутник исчез…

Нутхес тем временем направлялся к пристани. Город, по которому он шел, был мало похож на Тшепи. Жители, не успевшие удрать, попрятались. Они сидели в темноте, улицы освещали пожары, а окна были черны и мертвы.

Там же, где веселились победители, все было по-другому. Нутхес, шагая по улицам, видел, как девушка, спасаясь от воинов, выбросилась из окна, видел старика с разрубленным черепом, лежавшего у стены, семью, застывшую с узлами посредине улицы, точно изваяние. От пожарища было светло — это горел их дом.

Дважды Нутхеса останавливали пьяные воины, угощали его вином, и жрец кричал вместе со всеми: «Слава Куллу!»

Как-то его чуть не сбили с ног всадники. Прижавшись к стене, Нутхес смотрел, как они проносятся мимо. На черных конях, в черных доспехах и плащах, точно демоны…

Наконец он вышел к пристани.