Тени Богов. Искупление

Четверка вошла во дворец со стороны южных ворот, которые смотрели на узкие улочки ремесленной слободы. Стража отсалютовала Шэку и не стала задавать вопросов, куда это он вместе с Эйком и Мушомом, напялившими на себя парадные кирасы, ведет незнакомца. Впрочем, Хопера было почти не видно за широкой спиной великана, а замыкающий четверку Мушом и здесь оказался всеобщим любимцем, называя каждого стражника по имени и одаривая пробегающих фрейлин восхищенными репликами.

Внутри покоев стражи было уже меньше, но Мушом вел Хопера и его спутников какими-то узкими коридорами, где стражи не было вовсе, зато пахло то кухней, то кожевенной, то конюшней, то еще чем-то, и в коридорах попадались только слуги. Наконец, переход закончился у винтовой лестницы, где Шэк приказал Мушому и Эйку остаться, а сам вместе с Хопером поднялся наверх.

Принц лежал на обычном ложе в келье, устроенной в одной из внешних полубашен дворца. Хопер сразу понял, что окна выходят на ту самую площадь, где еще ранним утром должна была состояться казнь. У постели сидела, опустив заплаканное лицо в ладони, пожилая женщина, о которой Шэк шепнул Хоперу на ухо, что сиделкой служит бывшая няня принца. Стены кельи были сложены из обычного камня, мебели, кроме пары табуретов, не было, и корзины, горшки и жестяные кастрюли, необходимые для ухода за беспамятным, стояли тут же, издавая тяжелый запах.

— Окно, — попросил Хопер. — Надо открыть окно.

— Пута! — окликнул сиделку Шэк. — Ты оглохла что ли?

— Что? — словно очнулась няня и тут же побежала, засеменила к окну.

— Давай, лекарь, — вздохнул Шэк. — Делай что-нибудь, а то не сносить не только тебе, но и мне головы.

— Делаю, — кивнул Хопер и под причитание няньки коснулся бледной, в цвет промытой морской водой и высушенной на солнце бумаги кожи принца, поймал чуть приметное биение жизни под этой бледностью, и уже после этого, не обращая внимания на всхлипывания сиделки, закрыл глаза и стал ощупывать грудь и руки распростертого перед ним молодого парня, пока не почувствовал что-то липкое и тянущееся, склеившее ему пальцы и медленно двинувшееся по его рукам.

— Ну, что скажешь? — спросил с тревогой Шэк.

— Скажу кое-что, — прошептал, не открывая глаз, Хопер. — Заклятие имеется, и наложено оно мастерски, но оно… очень опасное.

— Опасное… чем? — прошептал Шэк.

— Это заклятие смерти, — ответил Хопер.

— Так оно убивает его? — ужаснулся Шэк.

— Может убить, — кивнул Хопер. — Оно сохранило ему жизнь, не дало умереть сразу. Помогло телу впитать снадобья. Затем погрузило принца в глубокий сон, во время которого он должен выздороветь. Но слишком долгий сон, а этот наговор предполагает долгий сон, приведет к тому, что за исцелением последует изнеможение, а потом вполне возможно и смерть. Принц будет тратить самого себя на оздоровление, которое ему уже не требуется. Высохнет и угаснет.

— И ты можешь снять это заклятье? — прошептал Шэк. — Неужели Филия и в самом деле хотела убить принца? И почему она колдовала? У нее же нет ярлыка! Да и у маменьки ее, вроде бы нет… Вот ведь мерзавка…

— Нет, — качнул головой Хопер. — Не мерзавка. Но кто — не знаю. И убить принца она не хотела. И надпись на люке, и это колдовство сделано для меня, Шэк. И это, повторюсь, мне не нравится. Она, Филия, или тот, кто ее наставлял, знали, что я приду. Это весточка для меня, явно для меня…

— Так снимай быстрее заклятье! — яростно прошипел Шэк. — Забирай эту свою весточку!

— Не могу, — покачал головой Хопер, начиная задыхаться от ползущего по его рукам и груди к сердцу яда. — Теперь оно и на мне, и на Ходе. Я же говорю — это заклятье смерти. Я должен буду его кому-то отдать. Иначе оно нас обоих… может пожрать… Сейчас я упаду и буду лежать рядом с принцем. Задвинешь меня… под его ложе. Будь уверен, умрем мы одновременно…

— Так что же делать? — помертвел Шэк.

— Нужна… жертва, — усмехнулся Хопер и вдруг вспомнил не столь уж давний разговор с Аммой. Именно это слово его возмутило. А ведь она была права. Тогда, в Хмельной пади, случилось именно жертвоприношение. Через самоубийство. И о высоте, и о руке, и о невыносимой боли она тоже предупредила Хопера, а он полез на альбиусскую ратушу. Но она ничего не сказала о смерти при попытке исцеления принца. Или это что-то вроде полета комара, который глупо прорицать?

— Жертва? — побледнел Шэк. — Чтобы спасти Ходу, нужна жертва?

— О чем вы говорите? — вдруг произнесла женщина. — Объясните мне.

Шэк посмотрел на Путу так, словно при нем заговорило ложе или один из табуретов, но Хопер стиснул зубы и, стараясь не сбить дыхания, выдавил нужные слова:

— Отдала бы жизнь за него?

— А что, кто-то примет мою жизнь? — прошептала нянька. — Она же ничего не стоит…

— Ты с ума сошла, дура! — прохрипел Шэк. — Не знаешь, что говоришь! Надо найти! Найти кого-то… кого-то… Твою мать… И в темнице никого нет!

— Нет времени, — пробормотал Хопер. — Остались секунды. Ты уже не приведешь меня в чувство, Шэк. Никто в этом городе не приведет.

— Отдала бы, — выпрямилась женщина. — Он мне как сын.