Тени и призраки

И тут реальность исчезла в ослепительном, бешеном приступе желания. Плоть его покорялась, ее снедало сильное, алчное существо — зверь. Оно пожирало сейчас его тело и, насколько он мог судить осколком уцелевшего сознания, пожирало его душу.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Пробуждение было ничуть не похоже на обычное, когда он будто пытался всплывать на поверхность, преодолевать глубины сна, стремился и стремился наверх, пока наконец не удавалось разбить плотный покров дремоты и оказаться поверх него. Сегодня все было по-другому. Долгие часы, как ему казалось, он оставался погруженным в странное, незнакомое, мрачное состояние, нечто среднее между сном и явью. Ощущал мир наверху, но никак не мог дотянуться до него. Каждый раз, стоило только напрячься и приподнять тяжелое, ставшее неповоротливым эго, как что-то непреодолимое тянуло его обратно вниз. Ни смерть, ни жизнь, ни сон, ни явь — он висел в безмолвной, необитаемой пустоте.

Наконец послышались звуки — где-то далеко от него бились волны, а в окно стучали капли дождя, подстегиваемые ветром. Дэвид с трудом приподнял тяжелые веки. По потолку скользили тени, расплывчатые, как струи воска. Он слегка повернул голову, но она бессильно упала набок. Бросил взгляд на окно, располагавшееся против стоявшего по правой стене книжного шкафа. По стеклу струились потоки воды. Их путаная сетка вызывала головокружение.

Он попытался приподняться на кровати, но обнаружил, что не в силах. Не мог сделать ни одного движения. Мысли медленно, как густой сироп, текли по периферии мозга. Хотел взглянуть на часы, но они явно были прикреплены к тяжелой чугунной балке, которой казалась его рука. Дэвид отвел взгляд от окна и бессмысленно уставился на ряд книжных корешков. Тело его продолжало спать, хотя разум медленно пробуждался.

Ранним утром (сейчас все еще утро?) он уже просыпался и обнаружил, что лежит на ковре, совершенно голый, свернувшись калачиком. Холод заставил его встать и одеться, одежда была разбросана по всей комнате. Едва справившись с этим, он тут же бессильно упал на ближайший стул и едва смог отдышаться. Лишь жгучая жажда заставила снова собрать все силы, проковылять на кухню, где он залпом выпил пять стаканов воды из-под крана, обливая подбородок и перед рубашки. После этого он медленно, цепляясь за стены, прошел в гостиную, рухнул на диван и потерял сознание. А может быть, просто заснул?

Сколько же сейчас может быть времени? Напрягая все силы, Дэвид стал приподнимать правую руку, пока циферблат не оказался перед его глазами. Потом пришлось потрудиться, чтобы сфокусировать взгляд на расплывающихся цифрах: девять часов шестнадцать минут. Рука тяжело упала, веки сомкнулись. Мозг начал погружаться в прежнее оцепенение, мысли медленно таяли. Огромным усилием он заставил себя раскрыть глаза. Нельзя спать.

Когда-то, в ходе физической подготовки в армии, у него состоялся первый поединок с другим солдатом из его части. Этот тип несколько раз ударил его прямо в живот, и на следующее утро у Дэвида было точно такое же ощущение, которое он испытывал сейчас, — все до единой мышцы ныли, казались обнаженными и словно пылали. Такая же жажда мучила горло, оно было будто высушено. Дэвид задал себе вопрос: может ли он сейчас подняться и выпить глоток воды? Каждый мускул, казалось, был налит свинцом. Нельзя было различить, где кончается его тело и начинается диван, на котором он лежал, все казалось сплошной неповоротливой массой. Но было и вполне конкретное ощущение — ноющая боль в задней части левой ноги. Только предельно сосредоточившись, он догадался, что это седалищный нерв подвергся атаке, называемой «зубной болью не во рту». Он однажды уже испытывал это в течение шестнадцати месяцев в 1967–1968 годах, после сильного смещения межпозвоночного диска в области крестца.

Дэвид снова зажмурил глаза и поморщился. Вся боль, которую он испытывал, была просто ничем по сравнению с терзавшим его стыдом. Он еще раз обманул доверие жены, проиграл еще одну битву. «Все пропало!» — горько подумал он. И спорить нечего. Лишь когда смолкла его удовлетворенная плоть, только тогда слабо заговорил разум, трусливый слуга, сбежавший в момент опасности и явившийся кающимся и смиренным, когда она миновала.

Он попытался подняться на ноги. Но они будто перестали являться частью его самого, он не мог даже сесть. Конечности, безжизненные, как у паралитика, отказывались служить ему. Напрягая последние силы, он попытался заставить их работать, но они едва шевелились. Наконец он, почти бездыханный, откинулся назад. Разве может человек дойти до такой степени изнеможения?

«Вы совершенно обессилены? Не так ли? Почти все время спите? Вас обуревает необычная жажда, которую едва можете удовлетворить? Солнечное сплетение будто горит огнем?» — откуда это все было известно миссис Брентвуд? Неужели, несмотря на то что без малого сорок лет сознательной жизни он подчинялся неумолимым законам логики, теперь он должен допустить существование привидений? Неужели Марианна действительно призрак?